Степан узнал о гибели хозяина слишком поздно. Он жил за городом, в одной из близлежащих слобод. И когда Никанор Иванович не вернулся вечером прошедшего дня, Степан обеспокоился, но, зная гордый нрав своего хозяина, не подумал дурного. Утром пришла весть. Рассыльный мальчишка, которого содержал Никанор Иванович, прибежал на хутор с рассветом, ошалелый, трясясь от холода, сырости и страха.

Степан равнодушно выслушал мальчика, но понял, что в это утро его судьба определилась окончательно и без его участия. Степан был знаком с Аваддоном с семнадцатого года и ни на мгновение не усомнился в бессмысленности сопротивления. Он уже чувствовал колючие глаза за спиной и холодное прикосновение стали… Но последнее, что он мог и, как полагал, был обязан сделать, – отмстить. Степан знал, что в тот вечер хозяин намеревался встретиться с графом Гутаревым, и так же верно он знал, что никогда бы хозяин не окончил жизнь самоубийством.

За местью Степан и пришел в дом графа. Но промедление и нерешительность в действиях спасли несчастного Алексея Алексеевича. Когда, открыв окно, Степан оказался внутри, флигель был пуст. Войдя в спальню и увидев разбросанные по полу вещи и смятые бумаги, Степан понял, что опоздал. Он опрометью бросился вон, обежал дом по переулку и быстрым шагом пошел к центру города. В тот час от соседнего двора отъехало крытое ландо. Через две сотни шагов коляска нагнала запыхавшегося и окончательно потерявшего надежду Степана. Поравнявшись с ним, кучер гикнул, а из открывшейся дверцы выглянул человек, безусловно, знакомый и ужаснувший незадачливого мстителя. Степан оторопел и остановился. Но прозвучал ружейный выстрел, еще один… Напуганные голуби с шумом поднялись в воздух. Обмякшее тело Степана повалилось в пыль кювета, а ландо покатило дальше.

Еще один счет был сведен.

Бежав из дома, граф Гутарев и Аня, вопреки предположениям Степана, направились прочь от центра Новочеркасска. Графа ждала встреча с боевыми товарищами. Когда они почувствовали себя в безопасности, граф обнял Аню и, примирительно улыбнувшись, попросил дать ему время, а покуда дождаться его на вокзале. Аня с сомнением покачала головой, но, не в силах бороться и веря доброте графа, подчинилась.

Попрощавшись с Аней, граф решительным шагом направился к мазаной хате, скрытой за неухоженным и оттого буйно разросшимся палисадником. Алексей Алексеевич был человеком порывистым и в глубине души тянулся к добру, однако не умел отличать добро от зла. Но бывали в его жизни порывы, когда тяга к благому возобладала. Тогда граф ощущал себя превосходно. Он знал, для чего живет и что ему делать. Аня всколыхнула в нем именно эти чувства, и граф без оглядки увлекся ими.

Он распахнул дверь на обвисших петлях и вошел в хату. В сенях его встретил Гриша. Юноша поразился перемене в своем учителе, но не подал виду и лишь тихо сказал:

– Прошу, Алексей Алексеевич. Вера ждет в комнате.

Гутарев одобрительно кивнул головой и вошел в горницу. Вера, стоявшая у окна, при звуке шагов обернулась и побелела. Таким она его еще никогда не видела. Ей стало страшно.

– Я пришел, – хрипло сказал Гутарев, – дабы попрощаться с вами, товарищи. Наше дело проиграно, мой покровитель вчера был убит. Отныне мы совершенно безоружны. К несчастью, другого пути нет – нам нужно расстаться и впредь, до особого случая, не поддерживать друг с другом связи. Все.

В комнате повисла тишина. Гриша, стоявший за спиной Гутарева, и Вера, опершаяся на облупившийся подоконник, были ошеломлены.

– Все, – повторил Гутарев и попытался уйти.

– Нет! – опомнившись, простонала Вера. – Вы не должны, мы без вас…

– Вы без меня спасетесь, – из сеней бросил Гутарев и поспешно вышел вон.

После гибели Никанора Ивановича для завершения дела оставалось сделать только один шаг. Но Зетлинг медлил. Выйдя из гостиницы «Дон», сопровождаемый угрюмым Мининым, он пошел к бульварам. Позади раздавался свист городового и плакала навзрыд какая-то женщина, невесть отчего сжалившаяся над покойником-самоубийцей. Все это должно было казаться важным, если б не пьянящая пустота в душе. Такая апатия должна охватывать каждого, кто сопровождает физические усилия душевной работой. И как всякое напряжение мускулов приводит к утомлению, точно так томится и душа, сталкиваясь с бессмысленностью содеянного.

Зетлинг и Минин молча дошли до растворенных двустворчатых дверей гостиницы «Европа» и здесь остановились. Минин тяжело вздохнул, убирая со лба русые волосы, и с ухмылкой посмотрел на Зетлинга.

– Отныне, господин хороший, вы герой. Никак расправились с большевистской гадиной?

– Да, положение действительно благоприятное. Впервые за многие годы успехи на фронтах, в тылу кипит работа, – Зетлинг говорил безразлично и устало. – Конечно, осталось нанести последний удар, ведь посольство все-таки предали.

– Но предатель тебе, конечно, известен?

– Полковник Вершинский.

– Он?! – Минин искренне удивился. – Но для чего?

– Пока неясно. Думаю, он сам расскажет, или это выяснится с помощью Антона Ивановича. Неважно, в конце концов.

– Но у тебя хватит доказательств? Полковник, сколько я заметил, имеет вес. И устранить его без убедительных улик просто немыслимо.

– Кое-что имеется. Но я больше полагаюсь на логику и на его слабодушие. Мне кажется, он сознается.

– Боюсь, ты заблуждаешься, – Минин пожал плечами. – А ты не спрашивал об этом Никанора Ивановича?

– Неужели ты думаешь, что этот человек ответил бы хоть на один мой вопрос? Он предпочел смерть аресту, и как бы мы его ни ненавидели, это был человек твердой закалки.

– Ты хочешь сказать, что он прыгнул из окна сам?

– Неужто ты полагал, что я стал бы выбрасывать его из окна, когда мог просто пристрелить? – Зетлинг раздраженно сжал губы, но, встретив восхищенный взгляд Минина, улыбнулся. – Да, он выпрыгнул, чтобы избежать ареста.

Минин и Зетлинг стояли у распахнутых дверей гостиницы «Европа», но, будучи увлечены разговором, не замечали движения, происходившего внутри. Заметив наших героев, распорядитель оставил свой пост и исчез в левом крыле фойе за аркой. Но задержался он там недолго и скоро вернулся в сопровождении юнкера. Юноша этот имел застенчивый вид, был невысок ростом и подслеповато щурил глаза. Подойдя вплотную к беседующим офицерам, он отдал честь и отрекомендовался:

– Юнкер Гаврилов! Штабс-капитан Зетлинг? – спросил юноша, получив ответ на приветствие.

– Да, это я, – в предчувствии недоброго тихо сказал Зетлинг.

– Я к вам направлен из штаба войск с донесением. Полковник Тишевский, начальник караульной службы… убит.

Над Доном зарделся закат. Облака на краю сизого неба, над стремительно откатывающимися к Москве фронтами, налились кровью. По степи гулял влажный и приятный ветер. Было свежо и красиво. Широкий разлив Дона, зажатый пологими сопками и отвесными кручами оврагов, мерно перекатывался слабой зыбью. Над всей равниной стояли тишина и лень. Дорога была пуста, лишь кое-где, у ближних к городу хуторов, вздымались облачка пыли от лихой казачьей джигитовки.