– Не помню, – я пожал плечами, стараясь, чтобы это выглядело как можно искреннее, и прикоснулся в голове. – В больнице очнулся. А там и так мест нет. Лежал в коридоре, а потом надоело на казённых харчах. Сбежал, думал, вспомню что. А вот не вспомнил.

– Складно излагаешь, – Зинаида Григорьевна сощурила правый глаз, и я почувствовал себя на допросе. – Ладно, допустим.

– Я не хочу вас стеснять, – помотал я головой. – Как только высохнет одежда, я уйду. Спасибо, вы и так много для меня сделали, – я только что понял, что своим присутствием в квартире обрекаю хозяйку на неприятности.

– Ишь, уйдёт он, – в голос вернулись знакомые мне ворчащие старческие нотки. – Так сделаем: на сегодня можешь остаться, я тебе в зале постелю. Но дверь запру, чтоб не баловал! – я решил не уточнять, зачем Зинаиде запирающаяся дверь в зал при отсутствии шпингалета в ванной. – А завтра пойдёшь работу искать. Одёжа не успеет высохнуть, небось, я тебе старую дам, дедову.

– Спасибо, – я горячо закивал. – Спасибо огромное.

«Интересно, куда она дела мою одежду и пистолеты?»

– А пока – удружи-ка бабке. Надо по дому кой-чего. Я-то сама сделать не могу, хожу еле-еле…

Разумеется, я согласился помочь, и в итоге Зинаида гоняла меня по дому весь день и вечер, так что борщ и мытьё я отработал сполна. Для начала я разгрёб и выбросил старые громоздкие штуки, которыми был забит весь балкон. На помойку пришлось вынести несколько больших коробок всякого барахла. Каждую вещь Зинаида, казалось, отрывала от сердца и решалась выбросить, только если понимала, что она ей совсем не нужна и в ближайшие несколько лет точно не пригодится. Старые электронные детали, треснувшая посуда, безнадёжно сломанная старая газовая плита – всё это я, облачившись в «дедово» и скрывая лицо шарфом, оттаскивал на помойку.

Коричневый пиджак был слишком широк, а брюки длинноваты, но зато серый плащ сидел, как на меня пошитый. Судя по размерам, муж Зинаиды, которого я видел на фотографиях в старой электронной рамке, был мужчиной крупным – офицер-десантник с широкими даже в старости плечами, квадратной челюстью и глазами убийцы.

– Быстро помер, стервец, – рассказывала о нём Зинаида. – Сидели, телевизор смотрели, а тут раз – и нету. Аж завидно. Старый осколок в кровоток попал, и всё… А я эту костлявую уже жду не дождусь, разваливаюсь на части, а её всё нет и нет.

Вытащив мусор, прибив прикроватную полку на полметра ниже, натянув пару бельевых верёвок на балконе, подклеив обои у потолка и прочистив стояк раковины, я, наконец, получил высочайшее разрешение отдохнуть.

– Только перед этим последнее задание тебе. Подкрути дверцу шкафа. У деда инструменты возьми.

«У деда» означало «в небольшой кладовке». Офицер был дотошным и любил во всём порядок: баночки с рассортированными гвоздями, каждому инструменту своё место в самодельном шкафчике с ячейками, гаечные ключи на стенах висели в порядке возрастания размера.

Взяв отвёртку, я прошёл к шкафу в зале и, открыв дверцу, чуть не присвистнул. Там висел гражданский женский пиджак с кучей наград: от воротника до пупа. Среди них особенно выделялась золотая звезда с цифрой «50» – знаменитая штука. Цифра соответствовала числу лично уничтоженных противников.

Зинаида увидела моё удивление и нахмурилась:

– Чего пялишься? Крути давай. Вон, сверху отвалилась почти!

– А вы где служили, если не секрет? – спросил я, орудуя отвёрткой и возвращая дверце исходное состояние.

– Санитаркой, – пробурчала старуха.

– Что ж это за санитарка такая, с «полтинником»?

– Ну, знаешь, как это бывает? Молодая девушка, офицер-командир. Я ему говорила, мол, хочу цацку, он и выписал.

– Ага. «Полтинник». Выписал, – я попробовал несколько раз открыть и закрыть дверцу.

– А ты чего такой любопытный, а? – перешла Зинаида в контрнаступление. – Интересно, что ль?

– Простите, – оскалился я. – Можете не рассказывать.

Зинаида ушла, оставив меня одного в зале. Я осмотрелся, прошёл вдоль книжного шкафа, где за стеклом покоились старые тома, скользнул взглядом по обязательному для любой старой женщины пропылённому сервизу и лишь потом обратил внимание на фотографию на стене – не электронную, а простую, бумажную.

Сперва я не узнал Зинаиду: с пожелтевшего листка бумаги на меня смотрела угрюмая и красивая очень суровой красотой женщина в чёрном берете с красной звёздочкой. На её кителе красовалась только одна награда – тот самый «полтинник». Воровато оглядевшись, я вытащил фото из рамки, перевернул и увидел надпись: «Гожув-Велькопольски» и дату – почти сорок лет назад.

Плюхнувшись в зале на диван, застеленный покрывалом с оленями (Боже мой! Это же тот самый рисунок!), я уставился в стену-экран, но фильмы и передачи быстро наскучили. Хотелось выйти в сеть, но этого делать было, разумеется, нельзя, поэтому я взял со стола, укрытого холщовой скатертью, первую попавшуюся там книгу. Это было какое-то специальное издание для ветеранов войн – красочное, с ярко-красной обложкой, золотым тиснением и враньём на страницах.

В который уже раз я задумался над тем, что вообще происходило на фронтах идущей до сих пор Величайшей Отечественной.

Совершенно точно советская историческая наука определяла лишь её начало. Капиталистические державы всего мира собрались устроить очередную бессмысленную бойню, стремясь перекроить мир. Повоевав обычными средствами, они сожгли мир в ядерном пламени, и тогда трудящиеся сбросили оковы и начали другую войну – осмысленную и справедливую.

А вот дальше начиналась какая-то ерунда. Наступательных и оборонительных операций за почти полсотни лет провели множество, и разобраться во всём этом бедламе было дьявольски сложно. У Союза не существовало даже нормальной карты: на постоянной основе действовали всякие «Малабарские фронты», где наши войска то вели победоносное наступление, то стойко оборонялись от превосходящих сил… И так далее, по шаблону.

Я знал, что под контролем Союза большая часть Европы, изрядный кусок Ближнего Востока, Индия (хинди-руси всё-таки стали пхай-пхай), Аляска, а также крупные анклавы в обеих Америках, Африке, Антарктиде и на Луне.

Зато обширные пространства в Сибири были либо под властью Китая, либо выжжены и загажены грязными атомными бомбами.

В остальном же – полная тьма. На моей памяти несколько раз давали пафосные салюты по поводу взятия Вашингтона, после которого точно должен был наступить мир. Может быть, войны уже вообще нет, а может быть, мы терпим поражение за поражением. А может, наоборот, мы совсем скоро победим, достанем президента Соединённых Штатов с Марса, и тогда на просторах Алабамщины и Миссисипщины заколосятся в колхозах невиданные урожаи зерновых.

Я равнодушно пролистывал карты с жирными красными стрелками советских наступлений и тощими синими контрударами «Стран НАТО и сателлитов», читал вызывающие зевоту отчёты о героическом освобождении тех или иных населённых пунктов. Постепенно танковые удары в моей голове смешивались с гениальными окружениями, флотскими операциями и ядерными бомбардировками, те, в свою очередь, переплетались с ракетными ударами и орбитальными сражениями, и я не заметил, как глубоко заснул.