Лишь однажды я вздрогнул, почувствовав чей-то пристальный взгляд.

Сон избавил меня от очень неприятного вопроса: что делать дальше? Я оказался в дурацкой ситуации, которая, как мне казалось, не имела выхода. Меня спасли из знаменитых застенков КГБ, но долго ли я сумею продержаться на свободе – неизвестно. Оставалось лишь надеяться, что пропавший куда-то Разум (а я не сомневался, что это был он) пропадёт уже навсегда и оставит меня в покое.

12

Я спал без задних ног и видел цветные сны.

Снился бабушкин дом. В детстве, когда я приезжал на каникулы, меня укладывали на небольшом диванчике, который дед, мастер на все руки, сделал сам от начала и до конца. Старик умел вкладывать в вещи душу – и эта работа не стала исключением: диван получился мягким-мягким и прямо-таки чудотворным. Стоило лишь положить голову на подушку, как сон нападал сразу же и был сладок, как бабушкино варенье.

Под окнами росло вишнёвое дерево, и когда взошедшее солнце начинало припекать, по комнате распространялся, смешиваясь с вездесущим запахом лекарств, аромат смолы и тёплой древесной коры. В такие моменты я обычно открывал глаза и смотрел, как летали, закручиваясь в небольшие вихри, яркие жёлтые точечки пылинок. Мне нравилось представлять, что это – звёзды, а я – сверхсильное существо, свидетель жизненного цикла целой галактики.

И сейчас подсознание вернуло меня в те времена.

Спокойствие, тепло, уют, запахи смолы, пыли, лекарств и полнейшая безмятежность. Можно спать сколько угодно, ведь торопиться некуда. Впереди ещё полтора месяца каникул и целая жизнь. Иногда сквозь сон я слышал, как тихонько скрипела дверь: Зинаида заглядывала посмотреть, как я тут и не собираюсь ли учинить какое-нибудь непотребство. Подсознание причудливо вплетало старуху в сон, делая её присутствие в моём детстве логичным и не вызывающим никаких вопросов.

Утро уже близко, поэтому скоро меня должны прийти будить. Родители не давали спать слишком долго, чтоб я не нарушал режим. Вот снова скрипит дверь, быстрые шаги, и меня трясут за плечи – очень сильно и грубо.

Я открываю глаза и тут же вспоминаю, где нахожусь. За окном непроглядная темнота, лишь изредка вспыхивает что-то. Красное-синее, красное-синее.

Надо мной нависло перекошенное старушечье лицо.

– Вставай! Надо бежать! – скомандовала она с таким количеством металла в голосе, что из него можно было отлить крейсер.

Я, всё ещё ничего не понимая, скатился с кровати.

– На! – Зинаида из прихожей бросила в меня серым дедовым плащом. Когда я поймал его, оказалось, что в него старуха завернула цветастую длинную юбку, пёстрый платок и мои пистолеты. Всё-таки нашла.

По полу что-то глухо стукнуло. Я включил ночное видение, и лицо само собой вытянулось от удивления. Зинаида стояла, опираясь, словно это был костыль, на длинный армейский ручной пулемёт. Судя по резьбе и металлической плашке с буквами на прикладе – именной. При малейшем движении патронная лента, уходившая в короб, тихо позвякивала.

Я надел плащ и торчал посреди комнаты, как дурак, сжимая в руках юбку с платком и не зная, что делать. Зинаида проковыляла на балкон, отпихнув меня в сторону, когда я оказался у неё на пути.

– Чего встал? – рыкнула она и осторожно выглянула на улицу.

Похоже, там её увидели: стальной голос громкоговорителя рявкнул так, что я подпрыгнул на месте:

– Иванов! Сдавайтесь! Вы окружены! Отпустите заложника!

Старуха открыла окно:

– Ой! Не стреляйтя, робяты! Не стреляйтя! Убьёть он меня! – она говорила с интонациями Бабы Яги в исполнении Милляра.

Красный-синий. Красный-синий. Под окнами стояло несколько хорошо знакомых мне чёрных «Волг» с мигалками.

– Короче!.. – повернулась старуха ко мне. – Времени мало, поэтому слушай внимательно. Дом окружён, тебе не уйти. На крыше напротив вижу снайперскую пару, внизу – оцепление. В подъезде уже спецназ, поэтому…

Она профессионально заехала мне в нос: так, что я не успел увернуться и плюхнулся обратно на диван. Тут же стало нечем дышать, и я почувствовал, как по губам стекают солёные капли.

Поспешно зажав нос ладонью, я спросил, гнусавя, как слонёнок из мультика:

– Какого фвена?

– Надевай юбку и платок, а потом выбегай в подъезд и зажимай нос. Кровищи чтоб побольше. Как я говорила, слышал? Изобразить сможешь?

Я кивнул, поняв её план, но всё ещё не до конца осознавая, что тут вообще происходит и зачем старухе меня спасать.

– Это ты? Разум? – я убрал ладонь от носа, чтобы напустить побольше кровищи.

– Что? – нахмурилась Зинаида. – Какой ещё к чёрту разум? Я тебе в башке ничего не повредила? Одевайся давай, скоро начнётся!

Как будто услышав её, матюгальник на улице продолжил свои увещевания:

– Иванов! Отпустите заложника, и никто не пострадает!

Красный-синий, красный-синий.

– Зачем вы мне помогаете? – я не думал спорить со старухой: если она собиралась прикрыть мой отход, было бы глупо перечить. Но я хотел понять, почему.

– Затем, что старая уже. Давно мечтала прихватить с собой двух-трёх таких же мудаков, – она указала в сторону окна, по запотевшему стеклу которого плясали яркие блики мигалок. В темноте старушечьи морщины словно углубились, и лицо стало похоже на вырезанную из чёрного дерева маску какого-то африканского божества. – За сына и деда своего отомстить. Да и за то, что ноги у меня отказали.

– Так дед же от осколка умер… – недоверчиво сказал я.

– …Только его перед этим на допросы затаскали, – злобно выплюнула Зинаида. – Почему, мол, твой сын, сын героя, девять раз поднимал солдат в атаку на высоту, а в десятый не смог? Такие вот, как ты, его и убили.

Я округлил глаза.

– Сразу догадалась, не совсем ещё из ума выжила. Вас таких за версту видно. Да и нет в стране бродяг давно, одни беглые. А потом по телевизору сказали, что, мол, сбежал американский шпион, ну и стало понятно, откуда ветер дует. Что, бурильщик? – скрипуче засмеялась старуха. – Взяли тебя за жопу свои же? Дослужился?

– Дослужился, – я прятал глаза. – Спасибо.

– Спасибом твоим пулемёт не зарядишь, – процедила Зинаида. – Топай давай. И убей там побольше. А я, наконец, деда с сыном повидаю, – старуха положила пулемёт на плечо, и меня пронзила догадка.

– Зинка! – воскликнул я. – Зинка-пулемётчица! Дважды герой!

– Уже не герой, – сплюнула Зинаида и, не отодвигая в сторону тюль, нажала на спуск.

В комнате оглушительно прогрохотала пулемётная очередь, расколотившая окно и прочертившая ярко-белую трассу к машинам оцепления, а я, приняв это за сигнал, зажал липкое от крови лицо, натянул платок на глаза и, путаясь в юбке, выбежал в подъезд.

– Памагитя! – гнусаво вопил я. По лестнице затопали ноги, и не успел я моргнуть глазом, как на узком пролёте стало тесно от огромных стальных туш «Альфы». – Ай! Памагитя!