— Верю и не буду.

— Да, вот… Ты думаешь, я плохой доктор? Полицейская Москва меня признает за доктора, а не за писателя, значит — я доктор. Во «Всей Москве» напечатано: «Чехов Антон Павлович. Малая Дмитровка. Дом Шешкова. Практикующий врач». Так и написано, не писатель, а врач, — значит, верь!

И я поверил и больше ни разу не дернулся до сего времени».

Полностью же экспромт выглядел так:

Гиляровский при любом удобном случае расхваливал Антона Павловича. Посвящал ему стихи, иной раз и весьма нелепые:

Как это глаз может глядеть в восторге? И вообще, такой ли это подходящий комплимент для человека, страдающего сильной близорукостью? Но за искренность ему прощалось многое.

* * *

Юмор у Гиляровского подчас был своеобразным. Однажды, например, он с небольшой компанией зашел в извозчичий трактир — попить чайку. Принялся, по обыкновению, рассказывать свои «рискованные анекдоты», отчебучивать всякие сальности. Один извозчик слушал, слушал да не выдержал:

— Господа, — говорит, — а безобразят.

Тогда Гиляровский сделал круглые глаза, уставился на этого извозчика и произнес:

— Постой, постой… Это, кажется, мы вместе с тобой бежали с каторги?

Один из участников этого чаепития писал: «Что тут произошло! Все извозчики повскакали, всполошились, не знали, что им делать — хватать ли Гиляровского и вести его в участок, доносить ли на своего же брата извозчика или постараться замять всю эту историю. Но дело вскоре уладилось само собой: Гиляровский сказал какую-то шуточку, угостил извозчиков нюхательным табачком, моралист-извозчик постарался куда-то скрыться, и стали подниматься и мы».

* * *

Одной из составляющих работы нашего героя были регулярные посещения Хитрова рынка, или, в просторечии, Хитровки. В начале XIX века эта территория принадлежала генерал-майору Хитрово. При нем была расчищена, замощена и оборудована лавками большая площадь. «Московские ведомости» сообщали: «…площадь Хитрова рынка уже не вмещает всех прибывающих возов, они помещаются по ведущим к ней переулкам и даже на Солянке… Какой, какой живности нет там. Куда ни оглянись, всюду возы с поросятами, телятами, баранами, гусями, утками, курами, индейками, с гусиными потрохами, с говядиной и солониной, с коровьим маслом, дичью».

Это в наши дни заставленные фурами улицы возле рынка — обычное явление. В 1850-е же годы подобное поражало.

Но впоследствии Хитров рынок поменял свой профиль. Владельцы оборудовали здесь навес для тех, кто прибывал в Москву в поисках работы. Планы были благородные — сделать цивилизованную биржу труда. Но реальность оказалась иной. Наивные провинциалы становились жертвами преступных группировок, которые под видом протежирования лишали их последних средств существования, а также обуви, одежды и всего нехитрого имущества. Жертвам некуда было деваться — они оставались здесь же, на Хитровке, промышляли подаянием, как правило, спивались.

В результате в центре Москвы появился целый комплекс дешевых харчевен, трактиров, ночлежек, имевших сложную систему подземных ходов — чтобы была возможность за несколько минут покинуть территорию Хитрова рынка. С одной стороны — предприятие абсолютно легальное, владельцы которого платят исправно налоги, а с другой — прославленный на всю империю притон.

Наш герой был своим человеком на этом причудливом рынке. И, разумеется, Владимир Алексеевич не забывал упоминать об этом в своих книгах и статьях: «Не всякий поверит, что в центре столицы, рядом с блестящей роскошью миллионных домов, есть такие трущобы, от одного воздуха и обстановки которых люди, посещавшие их, падали в обморок.

Одну из подобных трущоб Москвы я часто посещал в продолжение последних шести лет».

Для чего именно посещал? Формально для того, чтоб добывать сведения для газет. Схема была простая: Гиляровский приходил в притон, оплачивал скромное угощение для его обитателей — разбавленную водку (неразбавленная стоила дороже раза в два), яйца, селедку, хлеб, тушеную печенку. Кстати, сам он в подобных местах употреблял только водку и яйца — опасался напороться на некачественную продукцию.

Среди обитателей притонов встречались представители разных слоев русского криминала — от мелких мошенников до беглых каторжников. Им явно льстило, что благородный человек — приличный, не вонючий, в пиджаке — интересуется их жизнью, слушает внимательно истории об их похождениях, но не доносит полицейским. Более того — время от времени приносит свежие газеты, в которых эти похождения описываются. И опять угощает напитками.

Но, похоже, главной мотивацией нашего героя было иное. Гиляровский посещал Хитровку по той же причине, по которой подался в бурлаки. Жить без подобного экстрима он не мог.

Зато какое расслабление наступало, когда после очередного посещения так называемого рынка вновь удавалось оказаться посреди цивилизации, притом живым-здоровым.

«Я вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от двери валялся в грязи человек, тот самый, которого „убрали“ по мановению хозяйской руки с пола трактира… Тихо было на площади, только сквозь кой-где разбитые окна „Каторги“ глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего „многую лету“, то визгом пьяных „теток“:

К счастью, мордобития удавалось избежать всегда. Другое дело болезни. Владимир Алексеевич писал: «На одном из расследований на Хитровке, в доме Ярошенко, в квартире, где жили подшибалы, работавшие у В.Н. Бестужева, я заразился рожей.

Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал. Лицо и голову доктор залил мне коллодиумом, обклеил сахарной бумагой и ватой. Было нечто страшное, если посмотреться в зеркало.

В это время зашел ко мне Антон Павлович Чехов, но А.И. Владимиров потребовал, чтобы он немедленно ушел, боясь, что он заразится.

Когда я стал поправляться, заболел у меня ребенок скарлатиной. Лечили его А.П. Чехов и А.И. Владимиров. Только поправился он — заболела сыпным тифом няня. Эти болезни были принесены мной из трущоб и моими хитрованцами.

— Вот до чего ваше репортерство довело! — говорила мне няня».

Кстати, пока Чехов не вошел в зенит своей литературной славы, Гиляровский обращался к нему за советами как к медику. Но даже в трудных обстоятельствах Владимир Алексеевич не мог обойтись без шутки. Посылал, к примеру, Чехову записку, а в ней вместо обычных «умираю», «спасай» и т.п. — каламбур: