Мог ли Владимир Алексеевич, театральный деятель, любитель всевозможных удовольствий, оказаться на том маскараде и составить этот текст? Конечно. Да, стиль повествования несколько отличается от изложения «Москвы и москвичей», однако не будем забывать, что Гиляровский в это время только пробовал свое перо, искал свой стиль и запросто мог воспроизвести нечто подобное. К тому же в газете существовали редакторы, которые вполне могли придать этому репортажу легкости, игривости и ироничности.

Доказать же или опровергнуть авторство «дяди Гиляя» невозможно.

Владимир Алексеевич мог быть автором и этого материала: «В день Христова Воскресения, во время утрени, в церкви Косьмы и Дамиана на Маросейке оборвалось маленькое паникадило с четырьмя свечами, висевшими против иконостаса; при падении своем оно задело по плечу купца Шиканова, стоявшего как раз на этом месте. Ушиб был незначительный, но зато случай этот наделал большой переполох в храме между богомольцами. Старостою церковным при этом храме состоит известный богач С.И. Корзинкин, который, как водится, мало заботится о безопасности прихожан церкви, подвергающимся таким несчастьям, как падения паникадила».

Это, пожалуй, даже ближе нашему герою — многочисленные информаторы могли при случае поведать Гиляровскому и о самом событии, и о репутации Корзинкина.

И, конечно, сразу думаешь о Гиляровском, когда читаешь о преступниках и преступлениях. Не обязательно о кровавых убийствах, — но и о незначительных проступках: «В ночь на 20 июля с канализационного поля Петровско-Разумовской академии похищены четыре термометра для измерения температуры почвы, стоимостью 24 рубля».

Не исключено, что эту более забавную, чем страшную историю Владимир Алексеевич узнал в одном из пакостных трактиров на Хитровке и притом от самого укравшего. Но, по обыкновению, не сдал его полиции.

Большинство же подписанных материалов в «Листке» были, как ни странно, стихами. Почему-то Пастухов считал, что в его детище должна присутствовать поэзия. Маститым стихотворцам не платил — старался экономить, обходиться внутренним ресурсом. Чем наш герой, естественно, и пользовался. Вещал с газетных полос:

И подпись: «В. Гиля-й».

Как большинство начинающих поэтов, Гиляровский склонен был преувеличивать в стихах значение собственных эмоций. Доходил подчас до откровеннейшего графоманства:

Это стихотворение называлось «В непогоду», было также подписано «В. Гиля-й» и посвящалось некому или же некой А.М.

Однако нашему герою все же лучше удавались стихи язвительные:

Между тем слава поэта «серьезного» неодолимо манила его.

Кстати, наш герой, помимо репортерства и поэзии, занимался также и придумыванием подписей к картинам. Журналист Н. Кичеев прислал ему как-то письмо: «Дорогой Владимир Алексеевич! Две сосенки, две глупые сосенки, но эта картина А.К. Саврасова… Будьте добры, пришлите… восемь, шестнадцать, двадцать четыре или тридцать шесть строк».

И Гиляровский — присылал.

* * *

Разумеется, не все затеи Гиляровского всегда венчались головокружительным успехом. Однажды, например, он приобрел за двадцать пять рублей бракованную лошадь — Буцефала. Выяснилось, что животное кусается и постоянно сбрасывает седока. Но Гиляровский уверял, что это — дело поправимое, что такому знатному лошаднику, как он, исправить эту лошадь — пара пустяков, что пройдет совсем немного времени, и он будет на ней верхом кататься по Москве.

Лошадь поместили на даче, в сарайчике. Каждый день Владимир Алексеевич уединялся с ней на час-другой. Из сарая доносились звуки схватки. Затем Владимир Алексеевич выходил из сарая, пряча свои окровавленные руки. Если их кто замечал, он говорил:

— Так здорово бил ее, сволочь, по зубам, что даже раскровянил себе руки.

Признаться в том, что Буцефал кусается по-прежнему, он считал ниже своего достоинства.

В один прекрасный день Владимир Алексеевич привел крестьянина-живодера и тот забрал лошадь. С тех пор о Буцефале в доме Гиляровского не заговаривали.

И не удивительно — ведь поражений наш герой терпеть не мог. Однако жизнь есть жизнь — иной раз приходилось и терпеть фиаско.

* * *

А весной 1883 года Гиляровский распрощался с прошлым окончательно. Это и впрямь было прощание — друг Вася Андреев-Бурлак предложил ему отправиться с друзьями актерами в турне вниз по матушке-Волге. Владимир Алексеевич, конечно, согласился — очень уж ему хотелось побывать в знакомых местах. Кроме того, по слухам, Гиляровский попал в «черный список» — тех, кого следует выселить из Москвы на время коронации царя. Впрочем, не исключено, что этот слух распространил лично Владимир Алексеевич — и для пиара, и для оправдания длительной отлучки из редакции. Так или иначе, наш герой отправился в длительное и увлекательное путешествие.

«Вот Тверицы, где я нанялся в бурлаки… Вот здесь я расстался с Костыгой… Вот тюремное здание белильного завода.

Меня провожали актеры, приветствовали платками и шляпами с берега, а я преважно с капитанского мостика отмахивался им новенькой панамой, а в голову лезло:

Белый пудель шаговит, шаговит…»

Похоже, что Владимир Алексеевич представлял себя участником экскурсии «По местам юности великого репортера Гиляровского». В том, что он действительно станет великим, наш герой ни чуточки не сомневался.

Кульминация произошла в Казани, когда Гиляровского и Бурлака — столичных штучек, более людей маститых, знаменитых и заслуженных (у нашего героя ленточка георгиевская в петлице, за Турецкую войну) принимал тот самый полицейский, от которого Владимир Алексеевич сбежал в 1874 году. Гиляровский, разумеется, решился поозорничать. Увидел ложку, скрученную им же восемь лет назад, и раскрутил ее обратно.