Толстый рыжий кот –  и когда только подобрался? –  с возмущенным мявом отлетел в сторону, а зеркала полетели оземь.

Охнув, царевна присела на корточки. Зеркала лежали рядом –  одно целехонько, второе же покрылось сеткой трещин. Несколько мелких осколков от удара и вовсе из рамы вылетели.

И которое из них ее “потеря”?

– Целое забирай, –  посоветовал Акмаль. –  Все одно этому красавцу себя лучше пока не видеть.

– Бери да поехали уже, –  кивнул Михайла и, обратившись к селянам, добавил, –  вы уж простите –  намусорили мы вам.

– Ничего, бабы приберут, –  махнул рукой староста. –  Рамку-то заберите только, чай серебряная. Нам чужого не надь!

– Да на кой мне та рама пустая! –  взвыл королевич. –  Тетушка… отец мне голову оторвет!

Михайла только плечами пожал безразлично. И Алька –  следом.

– Ой, да все равно ты ею и не пользуешься! –  уже выпалив это, царевна опомнилась и прикрыла ладошкой рот. А потом –  снова пожала плечами –  да и подобрала целое зеркальце.

*

…С нечистью лесной вышло странно. Местные жители из приграничных поселков жаловались: разгулялись, мол, лешие да кикиморы, полевики да полудницы, русалки да мавки –  людишек почем зря морочат да топят бесперечь.

А только стоило богатырям прибыть да нечисть ту к ответу призвать –  явился целый отряд лешаков с мавками. И ну на людей-злодеев жаловаться! Лес, мол, хороший рубят –  куда столько, зачем? Зверье стреляют без меры да жалости, а то и подранков по кустам помирать оставляют. Поросль молодую топчут. Озера да реки травят…

Тут уж точно стало ясно, что нечисто дело. Лес рубить, зверье стрелять –  дело житейское, бывает. А вот на кой селянам свои же реки-то травить, рыбу губить? И крестьяне местные клянутся –  не было такого.

А еще на нежить пришлую что люди, что нечисть в один голос ябедничают. И не одних только волкодлаков поблизости видели –  и упыри, и мертвяки попадались.

– Похоже, по Ратмировой части тут дело, –  хмурился Михайла, когда уже ближе к сумеркам подъезжали к очередному селу, где собирались на постой остаться. –  Порубить-то мы ту нежить небось порубим, но ведь надо и причину вызнать.

Для Ратмира богатыри оставили в доме записку, так что как сможет –  так и прилетит колдун, чтобы присоединиться к отряду. А пока своими силами разбираться придется.

Алька разговоры братьев слушала вполуха –  мысли-то другим заняты. Весь-то день, каждую минутку свободную все о глупостях разных думалось. Вот бы только Анжей не затеял всем рассказывать о том, как она сама к бывшему жениху с поцелуями полезла! А потом и вовсе… Как все это со стороны выглядело –  лучше и не знать, пожалуй.

И не объяснишь ведь, что ей надо-то было только… а что ей на самом-то деле надо было? Сравнить? Понятное дело, тогда, в лесу, был один из богатырей, на этот-то счет царевна никогда и не сомневалась. Просто так давно хотелось вызнать –  всегда ли от поцелуя так бывает, что коленки подгибаются, а в голове пусто-пусто, а во всем теле сладко-сладко… али это только с тем, кто… кто –  что? Ох и дурость же! Просто еще тогда Алька думала –  может, с Елисеем-то все не так было, просто потому как и не целовались они всерьез, по-настоящему? Может, стоило бы попробовать?

Ну вот и… попробовала. Выяснила, да. Теперь-то точно ясно: бывают поцелуи сладкие, со вкусом сидра и ароматом хвои, от которых в голове шумит почище всякого хмеля. А бывают слюнявые и противные. Вот и  что ей теперь –  всех богатырей для проверки перецеловывать?

Ох и трудная она –  наука поцелуйная!

А еще тоска брала от того, что нынче целый день все разговоры разговаривали. Настроение-то было –  самое то мечом помахать! Чтобы хрясь! Трясь! Было б куда злость свою девать незнамо на кого.

В село в этот раз въехали еще засветло. Катерина, хозяйка дома, где остановиться решили, всплеснув руками, кинулась ужин на всех готовить.

Тут бы Альке и отдыхать –  чай, она, как все богатыри, в седле весь день, да не праздно каталась… а только глянула она на хозяйку, что здоровенным тесаком крошила овощи на окрошку –  да и позавидовала. И в помощь вызвалась. Катерина же, обрадовавшись, вручила ей свой тесак, а сама помчалась мясо тушить да тесто на пироги заводить.

Овощи Алька рубила и кромсала яростно, споро. Хорошо дело пошло! Приятно же воображать на месте редьки да лука шеи да головы –  всяких там женихов… хрясь!.. свидетелей лишних… шмяк!.. и поцелуйщиков заодно, которые целовать –  целуют, а представиться не удосуживаются! Уууу, ну их, всех этих мужчин –  одна головная боль от них!

Богатыри, отдыхая, только наблюдали за царевной с изумлением. Когда б от нее кто такого пыла хозяйственного ждал! Переговаривались меж собой, обсуждая завтрашний поход. Алька не прислушивалась.

Однако, хочешь –  не хочешь, а рано или поздно и редька заканчивается. Хозяйка, осмотрев мелко покрошенную гору, только руками всплеснула да выдала гостье котел побольше. Осталось ссыпать все, кваском белым залить, подсолить с душой, хрена добавить. А мешать-то чересчур уж яростно нельзя –  котел-то до самых краев вышел полный.

Тут и вышел как будто весь запал у царевны. К столу хозяйка уж одна собирать взялась. Пироги еще в печи доспевали, а Катерина споро черпала окрошку половником да разливала по мискам.

Алька сидела, подперев кулаками щеки. Справа от нее на лавке устроился Анжей. И зачем-то он вдруг наклонился к сидящему с другой стороны от него Акмалю –  и зашептал что-то.

Алька попыталась прислушаться –  не о ней ли Анжей брату названому поведать решил? Да как есть о ней! Вон, и косится на нее. И смехом оба давятся! Мерзавцы!

– И что она? –  донесся до нее заданный вполголоса вопрос Акмаля.

– А она…

Тут Алька, не выдержав, вскочила да схватила свою миску с окрошкой.

– Я предупреждала! –  яростно крикнула она и с размаху надела миску Анжею на голову.

Посудина, впрочем, тотчас съехала, подскочила, стукнувшись о плечо богатырское –  да и об пол брякнулась.

Богатыри на мгновение замерли. Катерина, обернувшись, успела еще увидеть, как глиняная плошка напополам раскололась. А Алька как-то отстраненно подумала: видать, день нынче такой, –  все падает да бьется!

– На счастье!.. –  только и ахнула хозяйка дома.

Анжей же, по лицу которого все еще стекал с бровей белый квас, невозмутимо облизнулся, затем снял с уха укропную веточку, положил ее в рот и задумчиво прожевал.

– Пересолила, как всегда, –  сообщил он. А потом так же невозмутимо