Ему потребовалось время, чтобы понять, что ощущение качки возникло потому, что он на корабле, в маленькой каюте, а точнее, узком чулане (Тэо не знал, как правильно назвать это помещение).

Хмурясь, он остался лежать на жесткой лавке. Все случившееся в последние дни вспоминалось смутно, словно после тяжелой болезни, когда валяешься в бреду, путая его с реальностью.

С ним уже такое было однажды. В прошлой жизни. В дни, когда Тэо познакомился с Лавиани и на его плече появился водоворот. Он тоже болел, потерял сознание, а очнулся в похожем месте – трюме какой-то посудины, отправившись в Нимад.

Акробат осторожно сел, гадая, продолжение ли это сна с башнями Калав-им-тарк или же все реально? Посмотрел на левую руку, закатал рукав рубашки, убедился, что кожа прозрачна, видны мышцы и искорки текут по сосудам.

Затем он снял перчатку, удовлетворенно кивнул, изучая запястье, исполосованное тонкими розовыми шрамами, складывающимися в мелкую сеточку. Пальцы стали суше и, казалось, чуть длиннее, ногти отросли, были плотными, темно-лиловыми, цвета спелой сливы, и выглядели острыми.

Да. Все как когда он очнулся в маленьком бассейне, под корнями древних деревьев в Шой-ри-Тэйране.

Грустно улыбнувшись, Тэо надел перчатку. Еще раз осмотрел каморку, которая приютила его. Две деревянные полки с соломенными матрасами, над ними повешены гамаки из плотной ткани. Пустое ведро. В низком потолке маленькое окошко, квадратная дырочка, не больше ладони, из которой сочился бледный свет.

Только теперь он увидел, что лежанка напротив занята. Положив под голову матерчатую сумку, там спала рыжеволосая женщина. Тени изрезали ее лицо, проходя по носу, скулам, оставляя хорошо видимым бледный лоб, медные завитки засаленных локонов и пустые глазницы, темными провалами уставившиеся на Тэо.

Он сжал зубы, так, что заныли челюсти, ощущая и жалость, и печаль, и… отвращение. Последняя эмоция к тому, кто посмел это сделать.

Акробат не очень хорошо знал Бланку. Видел мельком на плоту, когда они с преследователями устроили гонки по великому Бренну. А после встретил уже в компании своих друзей, во время песчаной бури, среди костей умерших в прошлые эпохи.

Внезапно Бланка, все так же оставаясь лежать, спросила:

– Долго ты будешь на меня глазеть?

Двигались лишь ее губы.

– Как ты поняла?

– Хм… Возможно, это то, что называют магией. – Кривая усмешка.

– У тебя красивый голос.

– Вот этого я не ожидала от уличного циркача. Я многое слышала о тебе, Тэо Пружина. Ты чувствуешь ее?

Мрак в пустых израненных глазницах, казалось, сгустился еще больше, и акробат покосился на сумку женщины, не став врать.

– Каждое мгновение.

Рыжеволосая вновь положила голову на «подушку».

– В чем-то мы похожи с тобой, акробат. Мне надо отдохнуть, а пока ты рядом, я не могу сомкнуть глаз.

Из-за ее травмы слова прозвучали несколько зловеще. Еще несколько мгновений Тэо смотрел в пустые глазницы и медленно поднялся, сгорбившись, чтобы не касаться макушкой низкого потолка.

– Куда мы плывем?

– Хм? – Она поджала губы. – Есть ли какая-то разница? Раньше я тоже хотела знать очень многое. Что думают те, что думают эти? Какие последствия будут, если я сделаю так или так? Много суеты, Пружина. Ты замечал, что в нашей жизни очень много лишней суеты? Последнюю пару лет я предпочитаю… плыть по течению и не думать о мелочах, если только они не являются помехой. Наслаждайся путешествием, пока можешь. Пока тебя везет корабль и ты не топаешь на своих двоих под дождем, по холоду или жаре, волоча за собой едва ковыляющую калеку.

– Ты не калека.

– Полагаю, что за свою жизнь ты насмотрелся на большое количество цирковых уродов и знаешь, о чем говоришь. Что же, благодарю тебя за добрые слова. – В ее тоне не было и намека на благодарность. Лишь холод.

Он желал узнать, чем успел ее обидеть, но, быстро поразмыслив, решил не докучать, во всяком случае первое время. Отодвинул занавесь, прищурился, привыкая к полумраку, но все равно едва не наступил на крысу. Пробрался мимо мешков и ящиков к короткой лестнице и оказался на палубе.

Свежий ветер, крепкий и удивительно холодный… непривычно холодный после месяцев в Карифе, приветливо налетел на него с запада, дохнул морем. Тэо искренне рассмеялся, приветствуя его, словно старого товарища. На воде было небольшое волнение, корабль шел споро, чуть накренившись на левый борт, спешил за уходящим солнцем. Выйдя на палубу, легко поймав правильный баланс, так, что встал точно заправский матрос, совершенно не обращая внимания на легкую качку, акробат осмотрелся.

Грязная палуба, мотки толстых канатов вдоль бортов. Парус поднят, четверо карифцев заняты работой, еще один – как видно капитан – жилистый, с седыми клочками волос над ушами, держал штурвал. Двое, проигнорировав тесноту и затхлость трюма, спали на носу, завернувшись в полосатые одеяла, и летящие брызги их нисколько не смущали.

Шерон сидела на корме, в высокой надстройке, над которой была натянута парусина в качестве полога или крыши. Увидев его, она улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.

Сейчас, при свете дня, пускай и подходящего к концу, Тэо увидел то, что не мог разглядеть в даирате, до момента, пока весь мир не подернулся пеленой сонного тумана.

Серебристая прядь появилась в густых темно-русых волосах указывающей, словно полоска лунного света скользнула по ночному лесу, стоило облакам разойтись. Скулы стали острее, щеки запали. Если раньше она только немного напоминала Арилу, то теперь сходство со статуэткой виделось ему гораздо сильнее. Разве что локоны намного короче, а так – две родные сестры почти одного возраста.

Интересно, что бы сказал на это Мильвио?

Но улыбалась она как и прежде. Крепко обняла его, затем отстранилась, внимательно глядя в светло-ореховые, казавшиеся золотистыми глаза.

– Тебе лучше.

– Да. – Он тоже улыбался, радуясь, что видит ее. – А где Лавиани?

Шерон указала на плетеную корзину на самой вершине мачты:

– С утра там сидит, и ее настроение не самое лучшее для беседы.

– Кто расстроил нашего таувина? – Он сел прямо на палубу, подобрав под себя ноги.

– Команда. Это контрабандисты, и они сочли, что могут переиграть условия.

Тэо покачал головой. Лавиани подобное никогда не нравилось.

– Все живы?

– Да. Если не считать нескольких зубов, потерянных одним из матросов. И… – Она помешкала.

– И?.. – Акробат с иронией приподнял брови.

– Сломанной руки, кажется. Но теперь у нас всепрощающая любовь друг к другу.

– Хм… такая любовь не будет вечной.

– Я это понимаю. Но она поговорила с капитаном и, кажется, сказала что-то про Пубир… – Шерон в глубокой задумчивости провела рукой по своей шее. – Я не очень понимаю язык, на котором они общались. Очень примитивный, но, как видно, доходчивый. Теперь они все ей кланяются, как и мне. Но Лавиани это не воодушевляет, и она ждет, когда те наберутся храбрости.