— Ты мне льстишь, Таранцев, — сказала она весело и подала ему руку. — Мир?

— Мир! — Он слегка сжал ее ладонь. — Почему ты стала звать меня по фамилии? Я ведь сказал уже: я — Артем. Просто Артем.

— Во-первых, хоть ты и Артем, но далеко не так прост, как пытаешься казаться, а потом, мне нравится твоя фамилия. Таранцев, — произнесла она слегка нараспев. — Таран. Неплохо звучит, а?

Артем усмехнулся:

— К слову, в армии меня звали Таранью, а это звучит менее романтично.

— А я знаю почему. — Она коснулась его щеки ладонью, провела сверху вниз, почти погладила. — Потому что ты худой и смуглый, словно на солнце закопченный. — И тихо добавила:

— И колючий.

Артем судорожно перевел дух и отвел ее руку от лица.

— Пора идти. — Он старался не смотреть ей в глаза, понимая, что может опять сорваться, и тогда им не уйти отсюда до утра. — Уже темнеет. Пойду проверю, как там Дима, а ты возвращайся в лагерь.

— Есть, товарищ полковник! — Она лихо козырнула и пошла вниз по тропинке. На повороте оглянулась, и только зубы блеснули в надвигающихся сумерках. — А ты классно целуешься, Таранцев, правда, я не вру. — И, засмеявшись, скрылась среди камней.

А он стоял некоторое время без движения, смотрел ей вслед и никак не мог понять, почему вдруг так тревожно забилось его сердце. И наконец понял: ни единая душа в этой дыре, даже Пашка, не знали, что в прошлой своей жизни он был полковником.

Пока Шевцов рылся в металлическом хламе, Каширский сидел, с клекотом посасывая свою пустую трубку и задумчиво взирая на стену лесистых гор на западе. Сердце его колотилось от быстрого подъема, он слегка задыхался, но вес равно чувствовал себя несравненно лучше, чем в первую ночь в горах. Сейчас профессор почти не думал о сердце, а прокручивал в голове некоторые детали — детали науки убивать без пороха. Он четко представлял себе расстояние, траекторию, проникающую способность снарядов, которые можно будет запустить из оружия, изготовленного в ближайшем времени из металлических пластин и проволоки, и старался совместить мысленно выстроенные графики с имевшимся в наличии материалом.

Каширский посмотрел вверх на остатки деревянных балок, и новая идея пришла ему в голову, но он решил пока повременить с ней — первым делом надо было заняться арбалетом.

Шевцов наконец-то выпрямился и показал Каширскому плоскую пружину:

— Это часть автомобильной рессоры. Подойдет?

Каширский взял ее, попытался согнуть и не смог.

Она была слишком упругая.

— Сильная штука, — сказал он. — Сильнее, чем все, что использовалось в средние века. Из нее получится мощное оружие. Пожалуй, даже более мощное, чем мы рассчитывали. Только бы удалось натянуть его.

— Давайте еще раз обдумаем все как следует, прикинем, короче — семь раз отмеряем.

Каширский стал набрасывать чертеж на листке из записной книжки.

— Для легких луков обычно использовали костяные рычаги, но для оружия, которое мы собираемся сделать, это не годится. Тяжелые военные арбалеты натягивали тремя способами — с помощью специальных шкивов, которые во время стрельбы снимались, особого рычага, который назывался «козьей ногой», или воротом с системой блоков, встроенных в арбалет.

Шевцов смотрел на грубые наброски профессора и кивал в такт его объяснениям.

— Нам надо ориентироваться на ворот, — заметил он. — Что-то другое у нас просто не получится. В случае необходимости можно слегка сточить пружину, чтобы ослабить ее. — Он оглянулся. — А где Синяев?

— Понятия не имею, — сказал Каширский, — давайте продолжать.

— Нет, его надо найти, — сердито возразил Шевцов, — его мы поставим на изготовление стрел, это сравнительно нетрудная и не такая ответственная работа.

— Не стрел, а болванок или, вернее, болтов, — педантично поправил его Каширский.

— Все равно, как их называть, просто надо поскорее заняться ими.

Они нашли Синяева в небольшой ложбине, где он разогревал на огне банку тушенки. Нехотя отставив банку, он пошел следом за ними, и они приступили к работе. Каширский с восторгом наблюдал за Шевцовым, который, к его величайшему удивлению, мог из какой-то металлической ерунды сотворить необходимые им детали, к тому же он почти моментально принял его идею, хотя до этого видел арбалеты лишь на картинках. И не только принял, но и внес некоторые предложения и изменения в его чертеж, существенно ускорившие изготовление оружия. Наконец профессор не выдержал и спросил:

— Женя, вы что, всю жизнь занимались изготовлением арбалетов?

Шевцов повернул к нему перепачканное в ржавчине и старой смазке лицо с капельками пота на лбу и висках.

— Пролетарская наследственность. У нас в роду все слесарили. И я до армии ПТУ закончил соответствующего профиля. Вот и получилось, что я и швец, и жнец, и на дуде игрец.

— Дай бог, чтобы музыка хорошая получилась, — улыбнулся Каширский и передал ручку старого точила Синяеву. Они крутили ручку по очереди. Каширский — обливаясь потом и задыхаясь, а Синяев — ругаясь сквозь зубы и проклиная весь белый свет.

Шевцов между тем освободил обнаруженный кусок кабеля от оболочки. Затем разрезал металлические полосы на части и пробил в них отверстия для креплений. К вечеру руки у всех занемели от холода и покрылись ссадинами и порезами.

Так они проработали всю ночь, и, когда стало светать. Каширский взял в руки готовое оружие и несколько озадаченно осмотрел его.

— Это не совсем то, что я себе представлял, — сказал он, — но выглядит внушительно и, думаю, стрелять будет успешно. — Он устало потер лоб. — Пойду отнесу его поскорее вниз.

Шевцов привалился к стене штольни.

— У меня есть идея, как усовершенствовать эту штуку, но сначала я должен поесть и поспать. Петр Григорьевич, у нас осталась тушенка? — Но ответа уже не услышал, потому что глаза закрылись сами собой, и он уснул.

— Я тоже остаюсь здесь, — крикнул вслед Каширскому Синяев, — только заберите свою часть тушенки, Юрий Федорович!

— Оставьте ее себе, — отозвался профессор, — я поем в лагере. — И, взвалив на плечо арбалет, быстро пошел вниз по тропе.

В течение всей ночи противник освещал мост автомобильными фарами, и о попытке вылазки не могло быть и речи. Но и бандиты тоже не приближались к нему, опасаясь получить пулю из темноты.

Сменяя друг друга, Артем и Дмитрий наблюдали за мостом. А с рассветом стали заниматься этим уже вдвоем.

Незванов, окинув взглядом противоположный берег, затянутый легкой дымкой утреннего тумана, с презрением сплюнул:

— Придурки! Неужели трудно сообразить если мы не сумели попасть в них днем, то ночью уж точно не попадем.

— Будь у них мозги, а не опилки, — согласился с ним Артем, — они давно бы уже вызвали огонь на себя и засекли бы тебя как миленького. И не только бы засекли, но и сделали бы из тебя решето.