Михоэлс впервые разговаривал с таким ответственным человеком о таких важных международных делах:

— Но я ведь актер, я не дипломат.

— Это-то и прекрасно, что вы не дипломат. Люди скорее поверят вам. Я добился от Америки займа в один миллиард долларов и рассрочки в оплате ленд-лиза. Вы можете собрать своими выступлениями большую сумму денег для покрытия этих расходов. Но главная задача — убедить Америку вступить в прямую войну с Германией в Европе.

* * *

Настоящее имя Максима Литвинова было Меер-Генох Мовшевич Валлах, родился он в еврейской семье в Белостоке, в молодости примкнул к еврейской партии «Бунд», потом перешел к большевикам. Его арестовали и сослали в Сибирь. После освобождения он уехал в Европу, жил в Швейцарии, Франции, Англии. Тогда он брал себе разные псевдонимы: Лувинье, Феликс, Папаша, Ниц — и остановился на «Максиме Максимовиче Литвинове». Он женился на состоятельной англичанке по имени Фэйви, она тоже стала зваться на русский манер Айви Вальтеровна. Из-за границы он наладил военное снабжение революции, а вернувшись в Россию, вместе с женой Горького Марией Андреевой издавал в 1905 году первую газету революционеров «Новая жизнь», тогда же познакомился с Лениным. Потом Литвинов уехал в Англию, и в 1917 году его сделали дипломатическим представителем. Но англичане не признали его, арестовали и обменяли на своего агента в России Брюса Локкарта. В Москве Литвинов стал заместителем министра иностранных дел Чичерина, а после болезни и отставки Чичерина в 1930 году Сталин сделал Литвинова министром.

Чичерин, русский интеллигент, подбирал себе кадры тоже из интеллигенции. Но многих из них арестовали, сослали или расстреляли. Литвинов набрал новые кадры, среди них было много русских интеллигентов еврейского происхождения. Но подбирал он их не по национальному признаку, а по деловым качествам. В 1934 году Литвинов приехал в Америку по личному приглашению самого президента Рузвельта, провел с ним сложные переговоры, и благодаря этому тогда начались дипломатические отношения между СССР и США. Он был одним из основателей Лиги Наций и выступал там против набирающего в Европе силы фашизма.

Литвинов продолжал говорить Михоэлсу:

— На вас лежит и еще одна миссия — вы можете установить контакты с международными еврейскими организациями.

— Это как раз то, что мне не рекомендовали делать.

— Я знаю — все боятся Сталина. Но надо смотреть вперед. Англичане уже в 1917 году заявили, что не станут возражать против формирования еврейского государства на территории Палестины. В победе нашей коалиции над Гитлером нет сомнения. Поверьте, вопрос о стране для евреев будет решаться сразу после окончания войны. У нас в Советском Союзе живет более трех миллионов евреев, и Сталин не станет возражать против создания еврейского государства. Вопрос в другом — какое это будет государство. Сталину нужен выход в Средиземное море, и он захочет сделать его своим союзником. Поэтому можно позволить себе некоторые рациональные действия.

— Максим Максимович, меня предупреждали, чтобы мы не заводили контактов с сионистами. За это ведь могут здорово наказать, — и Михоэлс осторожно добавил: — Вы сами это испытали.

Литвинов усмехнулся:

— По правде говоря, Сталин не наказывал меня, когда снял с поста министра в 1939 году. Тогда в Москву должен был приехать для переговоров германский министр фон Риббентроп. Немцы поставили условием, чтобы на встрече не было евреев. Представляете, каково было бы фашистам вести переговоры со мной, когда я ругал их направо и налево с трибуны Лиги Наций? Они просто повернулись бы и уехали. А Сталину очень хотелось заключить договор с Гитлером. Тогда он пожертвовал мной и на мое место назначил Молотова. Теперь тот позорный договор о ненападении известен под именем «пакт Молотова — Риббентропа». Вы можете себе представить, чтобы он назывался «пакт Литвинова — Риббентропа»?

Михоэлс от удивления широко раскрыл глаза:

— Конечно, не могу представить.

«И я тоже. Я бы скорее покончил самоубийством, чем поставил свою подпись рядом с риббентроповской. Но в Кремле все равно знали, что я был против мирного договора с Гитлером. Еще в начале апреля 1938 года я предлагал Сталину встречу с Англией и Америкой на уровне министров иностранных дел. Сразу после этого британский посол в Москве предложил мне мирный союз с Англией и Францией на десять лет. Но Сталин каждый раз отказывался. Он начал тогда говорить о пересмотре отношений с гитлеровской национал-социалистической партией, ему хотелось мира с Гитлером. И как раз тогда, 20 апреля 1938 года, Гитлер отметил свое пятидесятилетие, отпраздновав его устрашающим парадом военной техники. А это было запрещено в Германии после поражения в Первой мировой войне. Мне стало ясно, что он пойдет войной на нас. Я говорил об этом Сталину, а он кричал: „Вы хотите поссорить меня с Гитлером!“ Ну а с началом войны Сталину пришлось сделать меня послом сразу в двух странах — США и Англии. Должен вам признаться, эта работа вдали от Кремля мне больше по душе».

Так беседовали эти два русских интеллигента еврейского происхождения — выдающийся дипломат и выдающийся актер, и оба не могли представить себе, что ждет их в будущем.

* * *

Первое выступление Михоэлса и Фефера было устроено в клубе имени Шолом-Алейхема, на 33-й улице Ист-сайда. На выступление собралась такая толпа, что не все смогли попасть в зал на тысячу человек и многие торчали на улице — всем хотелось увидеть знаменитого еврея из далекой России. Вечер открыл редактор единственной русской эмигрантской газеты в Америке писатель Андрей Седых (Яков Моисеевич Цвибак). Он эмигрировал из России после революции, жил в Европе, писал рассказы по-русски. Седых сказал:

— Мы присутствуем при историческом событии: впервые за годы после русской революции в Америку приехали с официальным визитом два выдающихся еврея. Наша бывшая родина Россия несет сейчас на себе неимоверную тяжесть войны с фашизмом. Дорогие мои, нам надо помочь России, чем можем, это общее дело всех евреев — бороться с нашими злейшими врагами, фашистами.

Сытый голодного не разумеет — многие американцы не представляли себе, в каком тяжелом положении находятся люди в Советском Союзе, как им тяжело. Михоэлс использовал на выступлении все свое актерское дарование, особенно когда рассказывал о зверствах немцев на оккупированных территориях, о том, как они тысячами сгоняли евреев, заставляли их рыть для себя могилы-рвы и расстреливали так, чтобы люди валились вниз друг на друга. После его выступления многие в аудитории плакали.

К удивлению и Михоэлса, и Фефера, американцы очень мало знали о зверствах немцев по отношению к евреям. Михоэлс передал им то, что узнал от Эренбурга об уничтожении киевских евреев в Бабьем Яру. Они не слышали о массовых убийствах, не знали о концентрационных лагерях. Но на другой день после первого выступления в газетах и на радио были опубликованы первые интервью со зрителями. Они заявляли, что Михоэлс убедил их в необходимости вступления в прямую войну с Германией. Общественное мнение Америки всколыхнулось.

На первой же встрече было собрано двадцать тысяч долларов. Это удивило обоих советских посланников и обрадовало советника Громыко: