Укроп смотрит на воду, лодка плывет...

7

Укроп смотрит на воду, лодка плывет...

А Кравцов пьет у Синицыной чай с сухариками и хвалит Анисовку:

– Тихо у вас, Зоя Павловна! Похоже, и всегда так было. Я вот архивы смотрел: все преступления больше по мелочи. Ну, какой-нибудь Куропатов Евгений Юлюкина побил, тоже мне событие! Правда, посадили его.

Сказав это, Кравцов рассчитывал на реакцию. И она последовала мгновенно:

– Побил! – воскликнула Синицына! – Не просто побил, а избил до смерти! И кулаками, и ногами, и почем зря! В клубе кино было, он при всех на Юлюкина грозился сначала, а потом встретил в кустах за клубом и избил. И палкой его, и об пенек головой! Чуть до смерти не убил. А главное – ножом ведь пырнул! Прямо вот сюда! – Показала Зоя Павловна на живот и тут же отдернула руку. – Господи, нельзя на себе показывать! Как размахнется, зверь, как всодит ему по самые кишки! Крови было – смотреть страшно!

Зоя Павловна покачала головой и прикрыла глаза, словно не желая видеть слишком ярких картинок из прошлого.

– А вы, значит, при этом были?

– Я, как на грех, к детям в город ездила, – сожалея, сказала Зоя Павловна. – Поехала в гости, а тут такой ужас! Юлюкин по селу идет весь в крови, орет как резаный, а Женька сбежал. Но его поймали, само собой, дружинники совхозные, у нас дружинники тогда были. Он ведь, негодяй, Юлюкина избил, а с его дочерью пошел люли-гули. С ней его и нашли. Запер– ли, а он ночью через окошко вылез, сжег со злости Юлюкину сарай и обратно залез. Это надо какая наглость, а?

Кравцов тоже покачал головой:

– Ужасно! Кровавыми руками обнимал дочь порезанного отца!

– Это ты хорошо сказал, прямо будто в кино! – оценила Синицына. – Кровавыми руками!

– Но как же его охраняли, если он вылез?

– Да никак. Дружинники то ли в картишки играли, то ли винишко пили, проморгали, в общем. Смотрят: сарай горит, а Женька уже обратно сидит!

– А брат, Михаил, я смотрю, не такой?

– Брат смирный. Он хмурый, конечно, не сильно людимый, но ничего мужик. Относительно. А ты бы Юлюкина спросил, интересно, как он теперь вспомнит?!

8

Кравцову и самому было интересно, как бухгалтер Юлюкин вспомнит прошлое. Для этого он навестил его, но шестидесятилетний сельский финансист, на вид человек нездоровый, а с приходом Кравцова ставший в одну минуту еще нездоровее, охоты к воспоминаниям не проявил.

– И чего это вы ворошить взялись? – спросил он, кряхтя и разгибаясь над грядкой, которую обрабатывал. – Было – и прошло!

– Не все, что было, прошло, – довольно тонко заметил Кравцов, но как это случается с действительно умными людьми, сам значительности своего высказывания не заметил.

– А что? – вдруг настороженно спросил Юлюкин. – Он, что ли, освобождается скоро?

– Таких сведений нет, – успокоил Кравцов. – Но может освободиться рано или поздно. Так я заранее хотел бы знать, нет ли возможности конфликта.

– Еще как есть! – не стал отрицать Юлюкин. – Дорежет он меня, точно говорю! Если вернется, можно прямо сразу его брать и обратно в тюрьму. Или будет сразу же убийство!

– А тогда за что он вас? – спросил Кравцов. Он и об этом знал уже, конечно, но ему хотелось послушать версию Юлюкина. Чуял он: что-то в этом давнем происшествии не так. Очень его, в частности, смущала история с вылезанием из-под замка, сжиганием сарая и залезанием обратно.

– За что? А злобу питал он в мой адрес за мою дочь Юлю! Прохода он ей не давал, а она была абсолютно без взаимности! А он считал, что я ее подговариваю ему отказывать! А я не подговаривал, я был прямо против! И этого не скрывал! – сказал Юлюкин с той правдолюбивой горячностью, которая свойственна чаще всего людям, скрывающим какую-то правду или говорящим лишь ее часть. Все политики, замечено, профессионально обладают даром такой горячности, а кто не умеет, старательно учится.

Кравцов кивал, разделяя эмоции Юлюкина. И попросил:

– Извините, конечно, за бестактность... Можно шрам посмотреть?

– Какой?

– Ну, он же чуть не зарезал вас.

– Да нет... Так, полоснул... – с неохотой сказал Юлюкин.

– Полоснул не полоснул, а дело серьезное.

Юлюкин пожал плечами, поднял рубашку и отвернул голову в сторону и вверх, как это бывает на осмотре у врача. Кравцов согнулся и внимательно изучил взглядом белую полоску старого шрама на животе. Ему очень хотелось даже и потрогать шрам, но постеснялся.

– Пустяки! – комментировал осмотр Юлюкин, почему-то преуменьшая задним числом масштаб опасности. – Хотя – Бог спас. Вот опять-таки, если говорить о нравственном стержне народа, то религия...

Но Кравцов не дал поговорить бухгалтеру о нравственном стержне народа и религии, он продолжил задавать вопросы. Выяснилось, что Юлюкин в тот вечер ходил в кино. С женой и дочкой Юлей. Жена, кстати, через пять лет после этого померла, осиротила его и дочку. До начала кино Евгений, слегка выпивший, публично ругал Юлюкина, упрекая его в том, что он своей семье жить и дышать не дает. (Это чистая неправда, отметил Юлюкин.) После кино жена и дочь пошли домой, то есть жена домой, а Юля прогуляться. А Юлюкин остался поиграть на бильярде. А потом пошел домой, Женька его в кустах подкараулил и напал.

– Я был там, – сказал Кравцов. – Там кусты сзади и сбоку, в каких кустах это произошло?

– Сбоку.

– Ясно. А зачем вы туда пошли?

– Так домой же!

– Домой вам, насколько я понимаю, надо было мимо кустов, по улице.

– Да? – спросил Юлюкин так, словно вдруг сам засомневался: там ли он, действительно, выбрал дорогу? Но тут же оправдался: – Ну да, домой мне по улице. А в кусты зашел по мужскому делу.

– Это по какому же?

– Поссать! – вдруг рассердился Юлюкин на непонятливость Кравцова. – Пописать, отлить – или как там у вас еще в городе говорят?

– Есть нормальное общеупотребительное слово: помочиться, – напомнил Кравцов.

Юлюкин взглянул с неожиданным возмущением, будто заподозрил, что над ним издеваются, но в долю секунды изменил выражение лица, и взгляд его стал даже благодарным – он как бы хотел спасибо сказать за то, что Кравцов научил его этому простому, но забытому слову.

– Именно, помочиться, – согласился он с такой трактовкой события.

– И на вас в этот момент напал Евгений?

– Точно!

– До того или после?

– Я же говорю: после кино!

– Нет, до того, как вы помочились, или после? Или, может, во время процесса?

– А я помню? Нет, вроде прямо во время. Напал, как гад, и ножом...

– Ясно... Да еще и сарай вам сжег?