Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она посмотрела на меня с надеждой.
— Я постараюсь затянуть дело, по крайней мере, до субботы. Сейчас стоят кое-какие посты, но уйти можно. В субботу солдаты частью разъедутся по домам, частью пойдут в синагогу киббуца Бет-Гуврин. Постов останется вполовину меньше. На севере «системы» — ни одного, это я вам обещаю. Вы можете предупредить своих единомышленников?
— У меня нет связи с внешним миром.
— Связь я вам обеспечу.
— Не понимаю, почему я вам верю.
— Потому что я не лгу.
Она взяла ручку и листок бумаги и набросала короткую записку (я не читал).
— Возьмите. Опустите это в ящик для пожертвований в храме святой Анны.
— Храм святой Анны, значит…
Мой тон ей не понравился, в глазах мелькнул ужас.
— Все в порядке, — сказал я. — Просто совсем уж под боком.
Вечером, к ужасу охраны, я устроил очередную пешую прогулку по Иерусалиму: отправился к Овчей Купели, где Христос совершил несколько исцелений. И зашел в храм святой Анны, простое и величественное творение крестоносцев, прятаться от жары. Опустил пожертвования в ящик на глазах у телохранителей. По-моему, они ничего не заметили.
Я впервые был в синагоге. Служба, как служба, только читают не Евангелие, а Пятикнижие Моисеево и Пророков, и молитвы поют на танцевальные мелодии. В кульминационный момент выносят не чашу с причастием, а свитки Торы, увешенные колокольчиками, и, когда процессия проходит мимо, колокольчики мелодично позванивают, а верующие пытаются коснуться свитков кистями своих покрывал — «талитов». И главное место здесь не алтарь, а шкаф со свитками Торы, называемый «святой ковчег». Когда свиток вынимают из ковчега, читают «Шма»:
— Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть. И люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими. И будут слова сии, которые я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим и говори о них, сидя в доме твоем или идя дорогою, и ложась, и вставая. И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих.
Отстрелялись часам к двенадцати. Тоже почти, как у нас.
В киббуце меня уже ждали солдаты с двумя пленниками. Отловили все-таки. На ближайшем посту. Ну, сами себе злобные дураки — есть же северные выходы! Я усомнился, дошла ли записка Терезы.
Это были двое молодых ребят в замызганной одежде (пещерная жизнь не способствует чистоте).
— Сколько вас еще там? — устало спросил я.
Молчали.
Не допросить ли их на месте с наркотиками? Я задумался… Нет, еще скажут что-нибудь лишнее.
— Отправляйте в Иерусалим. Там ими займутся.
Вдоль дороги уже стояла вереница полицейских машин для перевозки людей. С решетками. И несколько машин скорой помощи с синими магендовидами вместо крестов. Ни временной тюрьмы, ни временной больницы решили не организовывать. Здесь и так до всего рукой подать.
Завтра должна была начаться операция.
Вечером мы с Марком и Эфраимом Вейцманом смотрели таблицу под названием «ирританты». Раздражающая концентрация, непереносимая концентрация, смертельная концентрация; действие на организм, стойкость, растворимость в воде… Я ткнул пальцем в клетку с надписью «хлорпикрин». Марк поморщился:
— А чем «черемуха» не нравится? — он установил палец на надписи «CN».
— А чем она лучше?
— Да привычнее как-то.
— Это не аргумент. Сильная она очень.
— Да ладно тебе, все же от концентрации зависит. А при передозировке последствия одинаковые: что здесь отек легких, что там отек легких. Твой хлорпикрин еще вызывает кровоизлияние во внутренних органах.
— Передозировки не будет.
Марк усмехнулся:
— Это в пещерах-то!
Я перевел взгляд на Эфраима.
— В замкнутом пространстве сложной конфигурации довольно трудно рассчитать концентрацию, — осторожно сказал тот.
— Значит, возможна и смертельная концентрация?
— Ну-у, вообще-то смертельная концентрация гораздо больше. Но есть еще осложнения.
— То есть кто-то умрет не сразу.
— Ну-у, не обязательно умрет…
Я задумался.
— Завтра расставим посты. Как следует, у всех известных выходов. Потом объявим, что через 24 часа в пещеры будет пущен отравляющий газ из арсенала боевых отравляющих веществ. Именно такая формулировка, — с формулировкой я был совершенно корректен, ирританты относятся к боевым отравляющим веществам, хотя и выделяются в отдельную группу «полицейских». — Кто не сдастся в течение суток — я им не нянька. И выводить за ручку не собираюсь.
Я представил Терезу. Почти услышал, как она сказала: «Я не сторож брату моему».
За сутки, после объявления о газовой атаке, нам сдались тридцать два человека. Мало, если учитывать, что, по нашим сведениям, в Бет-Гуврине скрывалось более двух тысяч. Много, если записка Терезы дошла, и люди должны были покинуть пещеры еще вчера. Я не знал, как относиться к этой цифре.
Допросил арестованных. Осторожно, без спецсредств. Это прояснило ситуацию. Все они принадлежали к различным сектам и частенько очень не любили друг друга. «Ах, эти! Да у нас нет с ними молитвенного общения!» Понятно. Похоже, что и обычного общения нет. Если связной Терезы и передал информацию — то только своим. Свои и ушли, бросив остальных на милость Эммануила. Жаль! Я был уверен, что она бы предупредила всех. По крайней мере, тех, кого знала.
Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Но и эти люди тоже. Я не люблю сектантства.
После истечения суток я прождал еще часов пять. На всякий случай. Марк смотрел на меня с усмешкой.
«Слюнтяй!»
— Может, хватит резину тянуть? — наконец сказал он.
Я вздохнул:
— Да, Марк, давай. Одна сотая миллиграмма на литр.
— Это уж, как получится.
Газ действует быстро. Считанные минуты. На поверхности стали появляться люди: в слезах, с красными лицами, задыхающиеся от кашля. Некоторых рвало.
Я сжал губы. Я заставил себя смотреть. Им оказывали первую помощь, давали кислород, отводили к машинам скорой.
— Перестраховщик! — ворчал Марк. — У них минут через пятнадцать все пройдет.
— А побочное действие? — я перевел взгляд на Эфраима.
— Правильно, правильно. Лучше перестраховаться.
Пятьдесят три человека пришлось отвести в больницы. Остальных — по тюрьмам. Всего более двухсот человек за полчаса. Мало? Или много?