ларек стоит заглянуть. — Не зная, насколько он может рассчитывать на покровительство богини, он заколебался, но все-таки бросил кости. — Как жаль, что ты не Киприда. Иначе ты могла бы сказать мне значение…

— Муж идти! — объявил Орев с верхушки беседки, и в следующее мгновение кто-то громко постучал в дверь дома авгура.

Шелк встал и вышел из-под лоз.

— Здесь, Гагарка. Хочешь присоединиться к нам? Я рад видеть тебя, и тут есть еще кое-кто, кого ты будешь рад видеть.

— Гагарка? — позвала Синель. — Это ты? Это я. Нам нужна твоя помощь.

На мгновение Гагарка разинул рот.

— Синель?

— Да! Здесь, внутри. Садись со мной.

Шелк раздвинул лозы, чтобы Гагарка смог легко войти в беседку; к тому времени, когда он сам проскользнул внутрь, Гагарка уже сидел рядом с Синель.

— Вы знаете друг друга, конечно, — сказал Шелк.

На лице Синели появились ямочки, и, внезапно, она стала выглядеть не старше девятнадцати, как и утверждала.

— Патера, ты помнишь, как позавчера я сказала тебе, что есть один человек? Моложе, чем Журавль? И еще я сказала, что он может помочь мне… нам? С Журавлем?

Гагарка усмехнулся и обнял ее за плечи.

— Знаешь, мне кажется, что я никогда не видел тебя днем. Ты выглядишь намного лучше, чем я ожидал.

— Я всегда знала, насколько… симпатичный? Ты, Гагарка. — Она поцеловала его, быстро и легко, в щеку.

— Синель решила помочь мне достать деньги, которые мне нужны, чтобы спасти мантейон, Гагарка, — сказал Шелк. — Как раз сейчас мы говорим об этом и были бы рады услышать твой совет.

Шелк повернулся к Синель:

— Я должен сказать тебе, что однажды Гагарка уже помог мне — советом, по меньшей мере. Не думаю, что он будет возражать, если я расскажу тебе об этом.

Гагарка кивнул.

— И теперь совет требуется нам обоим. Я уверен, что он будет так же щедр с нами, как и со мной.

— Гагарка всегда был… очень добр со мной. Патера? Он всегда спрашивал меня. Начиная с… весны?

Она сжала свободную руку Гагарки своей.

— Я больше не вернусь к Орхидее, Гагарка. Я хочу жить в другом месте, а не в… Ты знаешь. Где мужчины спрашивают девушек за деньги. И больше никакой ржавчины. Это было… приятно. Иногда, когда я боялась. Но она делает девушек слишком храбрыми? И очень скоро завладевает тобой. Без ржавчины ты всегда такая понурая. Всегда такая испуганная. Так что ты берешь ее, потом еще, и становишься беременной. Или убитой. Я была слишком храброй. Но не беременной. Это я не имела в виду. Патера расскажет тебе. Гагарка?

— Звучит хорошо, — отозвался Гагарка. — Мне нравится. Мне кажется, вы оба встретились после похорон, а?

— Да, точно. — Синель опять поцеловала его. — Я начала думать. О смерти и обо всем, понимаешь? Вот была Элодея, такая молодая и здоровая, и все такое? Сейчас я говорю лучше, патера Шелк? Скажи мне, пожалуйста, не жалей мои чувства.

Орев просунул ярко окрашенную голову между наполовину мертвыми виноградными листьями и объявил:

— Хорош речь!

Шелк кивнул, надеясь, что его лицо ничего не выдает.

— Отлично, Синель.

— Патера помогает мне выражаться более… Ты знаешь. Высоко? Гагарка. И я подумала, что могла оказаться на месте Элодеи. И я подождала. У нас был большой разговор прошлой ночью, верно, Шелк? И я осталась с сивиллами. — Она хихикнула. — Жесткая кровать и нет обеда, не как у Орхидеи. Но завтрак они мне дали. Ты позавтракал, Гагарка?

Гагарка усмехнулся и покачал головой:

— Я вообще не ложился. Ты слышала, что богиня сказала вчера, Сиськи? Ну, гляди здесь.

Сняв руку с ее плеча и наполовину встав, Гагарка порылся в кармане. Наконец он вынул руку, и в ней блеснул белый огонь.

— Вот, патера. Бери. Это не гребаные двадцать шесть штук, но он принесет три-четыре, если ты будешь осторожен, продавая его. Я расскажу тебе о некоторых людях, которых знаю. — Шелк не протянул руку, и Гагарка кинул предмет ему на колени.

Женский бриллиантовый браслет, три пальца в ширину.

— Действительно не могу… — Шелк сглотнул. — Да-а, похоже, что смогу. Потому что должен. Но, Гагарка…

Гагарка шлепнул себя по бедру.

— Ты должен! Ты единственный, кто мог понять леди Киприду, верно? Конечно, ты понял и рассказал нам. Не ходил вокруг и около, ожидая, пока кто-нибудь другой расскажет первым. Нет, все путем, она это сказала, и я поверил, и счас пришел дать ей знать, что я тоже чистый перец. Все так и есть. Пожертвуй ей что-нибудь красивое и не забудь сказать, откуда оно появилось.

Шелк кивнул:

— Обязательно, хотя, я уверен, она уже знает.

— Скажи ей, что Гагарка — умный пацан. Обращайся с ним по чесноку, и он отплатит тебе тем же. — Взяв руку Синель, Гагарка надел ей на палец кольцо. — Я не знал, что ты будешь здесь, но это для тебя, Сиськи. Видишь этот большой красный камень? Его называют настоящим кровавым рубином. Могет быть, ты думаешь, что уже видела такой, но ставлю пять, что нет. Ты собираешься продать его или сохранишь?

— Я никогда не смогу продать его, Тесак. — Она поцеловала его в губы, так страстно, что Шелк был вынужден отвернуться, и так неистово, что они едва не упали с маленькой деревянной скамьи. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, она добавила: — Его мне дал ты, и я собираюсь хранить его вечно.

Гагарка усмехнулся, вытер рот, и опять усмехнулся, шире, чем когда бы ни было.

— А теперь секи. Если передумаешь, не делай этого без меня.

Он повернулся к Шелку:

— Патера, у тебя есть какая-нибудь мысля, что произошло прошлой ночью? Держу пари, на Палатине обчистили не меньше дюжины домов. Тем не менее, я не слышал, что там произошло на самом деле. Этим утром прыгуны толпились там на каждом дюйме. — Он понизил голос. — И я хотел спросить тебя, патера: что она сказала в точности? О возвращении сюда?

— Только то, что вернется, — сказал ему Шелк.

Гагарка наклонился к нему, его большая челюсть выпятилась, глаза сузились:

— Точные слова?

Шелк потер щеку, вспоминая краткий разговор с богиней через Священное Окно.

— Ты совершенно прав. Мне придется сообщить Капитулу все, что она сказала, слово в слово, и на самом деле сейчас я должен писать отчет. Я умолял ее вернуться. Не могу вспомнить в точности свои слова, да это и неважно, но она ответила: «Я вернусь. Скоро».

— Она имела в виду сюда, в этот мантейон? Твой мантейон?

— Не могу быть абсолютно…

— Ты же знаешь, что сюда, —