Проснувшись, Вернер обнаружил, что помимо сломанной руки у него серьезные ушибы живота, перелом позвоночника, два сломанных ребра и ушиб почки. Врач, наблюдавший за его пациентом, сказал ему, что он пробудет в больнице по крайней мере три дня, после чего должен постараться как можно больше отдыхать, по крайней мере неделю, а лучше две или три, и не должен думать о возвращении к работе, пока врачи не разрешат это сделать.

- И у вас гости, - добавил доктор, вставая с постели Вернера.

Посетители представились полицейскими детективами. Их имена звучали то в одном ухе Вернера, то в другом. Ему не нужны были имена, потому что он сразу знал их тип. Один был большой, со сломанным носом, как у старого боксера, и угрюмо молчал. Он был мускулом. Другой был более среднего класса - опрятно одетый, хорошо говорящий и вежливый. Он был мозгом.

В глухом переулке мышца была бы опасной. Но в этой больничной палате, где двое мужчин придвигали деревянные стулья и устраивались поудобнее, Вернеру приходилось беспокоиться только о мозгах.

- ‘Я говорил с доктором, - сказал Мозгов. - Он дал мне список ваших ран. Вы получили хорошую взбучку. Должно быть, очень больно.

Вернер ничего не ответил. Он зарабатывал на жизнь допросами. Чем дольше они молчали, тем труднее было допрашиваемому. В тот момент, когда они говорили что-то, неважно, насколько тривиальное, это давало человеку, задающему вопросы, что-то, с чем можно было работать. Скажи хоть слово, и рано или поздно ты расскажешь им все.

Мозг был умен, он не позволял себя беспокоить. Он продолжал говорить.

- Если бы я лежал в этой постели, чувствуя себя ужасно, зная, что кто-то положил меня туда, я бы хотел, чтобы этот человек заплатил за то, что он сделал. Разве ты этого тоже не хочешь?

Вернер не ответил ему ни словом, ни взглядом, ни жестом.

Мускулу это не понравилось. - Перестань ссать. Расскажи нам все, что нам нужно знать, - прорычал он.

- ‘Ну-ну, полегче с беднягой, - сказал Мозгов. - У него был неприятный опыт. И он жертва, а не подозреваемый. Мы не можем заставить его что-либо сказать. Он посмотрел на Вернера. - Держу пари, ты хочешь нам рассказать. Я думаю, ты злишься из-за этого. Такой большой и сильный мужчина, как ты, лежит на больничной койке, как беспомощный старик. Это должно быть больнее, чем твои синяки ... Нет? Ну же, кто это сделал?

Мозг был прав: часть Фрица Вернера хотела назвать фон Меербаха и его проклятую жену. Но это означало бы объяснить, что он делал в старом сарае для дирижаблей и по чьему приказу. И рано или поздно выяснится, что именно эта женщина избила его, и тогда никто больше не будет его уважать.

Он молчал.

Мозг пожал плечами. - ‘Ну что ж, будь по-твоему. Вот, возьми ... - Он достал из кармана визитную карточку и положил ее на столик у кровати Вернера. - Если когда-нибудь передумаешь, позвони мне, ладно?

Полицейские встали, чтобы уйти. Вернер откинулся на спинку кровати. Эпизод занял всего пару минут, но он был измотан.

Мозг вышел из палаты, но мускул остановился в паре шагов от кровати, поднял голову к потолку и вздохнул: "Ах!" - как будто что-то забыл. Он обернулся и спросил - Как тебя зовут?'

Вернер собирался назвать свое настоящее имя. Он открыл рот, чтобы заговорить. Но он вовремя остановился.

Мускул одарил его хитрой усмешкой. Он соединил два пальца вместе, указал ими на кровать и сделал стрелковое движение. Он не сказал: "Попался!’ В этом не было необходимости. Они оба это знали.

Полицейский держал шляпу в левой руке. Он стряхнул с поля воображаемую пылинку, надел ее и сказал - Мы увидимся с вами.

Генрих Штарк пришел позже в тот же день. Он принес гроздь винограда. Пока он искал, куда бы ее положить, он заметил карточку, оставленную полицейским.

Старк взял ее, посмотрел, потом сел на один из деревянных стульев и придвинул к кровати, чтобы не повышать голос.

‘Ну что? - спросил он.

- Они хотели знать, как я получил свои раны,’ ответил Вернер.

- Я уже сказал об этом той кислой старухе за стойкой. Ты слишком много выпил. Ты упал.

- Они тебе не верят.

- ‘И что же ты им сказал?

- Ничего. А ты что думал? Что я проболтаюсь первому попавшемуся копу? Ну, нет. Я промолчал. Буквально ... ни единого слова.

- Но ведь ты говорил с кем-то еще, не так ли? Что ты им сказал?

- Я дал им номер телефона. Я не сказал, кому он принадлежит. Я не сказал, какое это имеет отношение ко мне. Только номер ... Боже мой, они собирались убить меня, если я не дам им его!

Старк приложил палец к губам. - Ш-ш-ш ... - Он наклонился вперед, его голова была так близко к голове Вернера, что он едва мог прошептать. - Неужели ты так мало думаешь о нашем деле, что готов выдать наши секреты врагу, чтобы спасти свою шкуру?

- ‘Конечно, нет ... Ах!’ - поморщился Вернер. - Я чувствую себя ужасно.

Старк не проявил сочувствия. - Ты почувствуешь себя лучше, когда расскажешь мне, что случилось. Может, ты и не говорил с копами, но со мной ты, черт возьми, поговоришь.

Вернер рассказал обо всем, что произошло, пока он был в сарае дирижаблей. Ради своей гордости он изменил свой рассказ, заявив, что на него напал Герхард фон Меербах.

Но Вернеру было нехорошо, и мысли его были вялыми. Он не мог держать свою историю прямо, когда описывал то, что предположительно сделал Герхард, и Старк был подозрителен.

- Ты хочешь сказать, что какой-то летчик, не прошедший ни дня боевой подготовки, смог тебя избить?

Вернер пожал плечами. - Что я могу сказать?

- ‘Даже несмотря на то, что ты был известен как самый подлый и жестокий ублюдок в Смоленске?

- Должно быть, давно не практиковался.

- По - моему, это неправильно.

- Что ты хочешь услышать? - возмущенно спросил Вернер. - ‘Это сделала женщина?

Старк не ответил. Вернер был прав. Было бы