— Как жаль, что вы с Колином не женитесь одновременно, — сказала мне Салли в конце вечера, когда я помогала ей сметать крошки с когда-то белоснежного ковра. — Колину бы понравилась двойная свадьба, если бы у меня тоже был брат-близнец, — задумчиво произнесла она. — Он был бы для тебя идеальным мужчиной…

Теперь она прикидывала, не подойдет ли Ричард на эту роль.

— Чем занимаетесь? — спросила она после того, как они исполнили ряд странных телодвижений, в ходе которых она пыталась пожать ему руку рукавицей для горячих блюд.

— Я бухгалтер, — ответил он.

— Неужели? Должно быть, ужасно интересная работа, — сказала она с теплой улыбкой и без всякой иронии.

— Иди сюда, Ричард, садись, — крикнул Колин из гостиной. — А девчонки пусть там готовят. Салли не любит, когда я болтаюсь на кухне. Правда, Салли?

— Не люблю, — сказала мне Салли заговорщическим шепотом. — Знаешь, он совершенно к этому не пригоден. Если я прошу его помочь мне с готовкой, то, в конце концов, приходится все переделывать, как только он уходит из дому. Конечно, я ему об этом не говорю. Я хочу сказать, что я ценю его стремление помочь мне. Стоявший в дверях Колин улыбнулся, по-волчьи показав клыки. Если он и слышал, как низко она ценила его неудавшуюся попытку приготовить жаркое, то ему было все равно. На самом деле у меня зародилось подозрение, что он на это и рассчитывал. Если сжечь воскресный ростбиф, то больше вас никогда не попросят его готовить. Ловко. Хотя со мной такое не выходило. Я сжигала все, к чему прикасалась на кухне. Даже кастрюли. И мне всегда по новой поручали готовить.

— Давай, Ричард, — позвал Колин. — Пропустили матч. Ты ведь наверняка любишь регби. — Он потянул Ричарда за собой, пока Салли совала мне в руки давилку для пюре и пакет масла.

— Умеешь давить пастернак? — спросила она. — Это так же, как картошку.

— Понятно. Как твоя работа? — спросила я.

— Да так себе. Меня немного повысили в должности, до замначальника, и они хотели, чтобы я через неделю поехала на торговую ярмарку во Франкфурт, но Колин еще раньше попросил меня принять в пятницу вечером его босса, поэтому я не поехала.

— Мне показалось, или наступил двадцать первый век? — спросила я, ни к кому не обращаясь, и стала мять пастернак так, словно это была тупая Саллина башка.

Из-за моего плеча выглянула мама и сказала, что я неправильно давлю.

— Не так сильно… Я оставила твоего приятеля с мужчинами. Надо сказать, сначала он мне показался симпатичным, а потом я заметила у него на руке татуировку, — мама глотнула воздух.

— Татуировку? Какую татуировку? — спросила я.

— Вот здесь, — она показала на тыльную сторону левой руки.

— Мама, — вздохнула я, — это не татуировка. Это он просто написал шариковой ручкой, что мы сюда едем, чтоб не забыть. У Ричарда нет татуировки.

— Шариковой ручкой? На руке? Неужели он не может запомнить, что ему делать назавтра? Честное слово, Лиз, где ты их таких выискиваешь?

Конечно, когда-то главной темой в семье был Брайан Корен. Я возила его к родителям в тот незабываемый год, когда незадолго до конца весеннего семестра он высказал желание посмотреть деревеньку, где я выросла. Пока он не предложил мне, мысль о том, чтобы познакомить его с родителями, не приходила мне в голову. Впрочем, приходила, но я не хотела, чтобы у нас все тут же кончилось, а это происходило всегда, когда к моим отношениям с кем-то подключалась семья. Возможно, тут не обходилось без мамы, которая ненароком выкладывала на кофейный столик журнал «Невеста и дом», — каждый раз когда я приезжала не одна.

Я пыталась отговорить Брайана, объясняя, что Солихалл вряд ли можно назвать деревенькой и что к тому же это слишком далеко от Оксфорда, чтобы ехать туда в выходные. Но Брайан настаивал. В конце концов, разве он не был родом из страны, где людям запросто случается по три часа ездить на машине до ближайшего магазина, и он хотел, чтобы мы туда съездили. Он считал, что очень интересно присутствовать при настоящем английском воскресном обеде в настоящей английской семье. Я, правда, пыталась ему объяснить, что восемнадцать лет своей жизни мечтала избавиться от этой пытки.

Меня чуть удар не хватил, когда мама открыла дверь, а Брайан поздоровался и расцеловал ее в обе щеки. Это сильно отличалось от поведения, принятого у нас в семье, мама была так ошеломлена, что совершенно забыла спросить, почему я не надела шарф, подаренный ею на Рождество.

Кроме того, Брайан приехал с подарками, что совсем неплохо для первой встречи с чьими-то родителями. Мама устроила целое шоу, достала лучшую хрустальную вазу для букета огромных красных роз, разложенных веером и нарядно упакованных, и купленных к тому же не по дороге, на бензоколонке, а в самом модном цветочном магазине Оксфорда (дорожный букет Ричарда она сунула в дешевый кувшин для сока). И главное, беседа с Брайаном шла легко и свободно. Мой прошлый опыт знакомства кавалеров с родительницей являл хрестоматийные примеры неудачного общения. Когда я была в шестом классе, один мой ухажер сразу же доставал книжку про вампиров, чуть только моя мать пыталась с ним заговорить. Но с Брайаном все обстояло по-другому.

— Замечательная погода, миссис Джордан, — сказал Брайан. Разговор начался с солнечного дня, перешел на заморозки, от которых могут погибнуть нарциссы, потом плавно перетек на обзор погоды в Нью-Джерси. Неужели в День благодарения каждый раз идет снег? А потом о погоде в Калифорнии. Как же можно заниматься бегом в такую жару? За весь день не повисло ни одной неловкой паузы.

После визита Брайан Корен стал эталоном кавалера. Каждый мужчина, которого я приводила в дом — а за последние шесть лет я привела их пару-тройку, — оценивался по шкале Брайана. Принес ли испытуемый цветы? Поцеловал ли мою маму решительно и уверенно или съежился за моей спиной у входной двери, как будто моя мать — одетый в колготки огнедышащий дракон? Как вел себя за столом? Стал ли есть жареную свинину, даже если ему не положено ее есть? Все преемники Брайана на этих сложных испытаниях срезались. Один из них был рекламный аналитик, с которым я познакомилась в Сохо и встречалась целых три раза. Он не стал есть мамину жареную картошку, потому что был вегетарианцем, а картошка жарилась на сливочном масле. Тот факт, что Брайан поступился целой религией, чтобы не огорчить мою маму, как-то его не впечатлил, и на обратном пути в Лондон мы решили расстаться.

— Так Ричард ест все? — спросила мама, вытаскивая блюдо с окаменевшим йоркширским пудингом. — Помнишь американского дружка Лиззи? — спросила она у Салли. — Он был еврей, но все-таки съел мою свинину. Очаровательный молодой человек. Наверно, его теперь не пустят в еврейский рай, а он просто прекрасно воспитан.

— Он и вправду прекрасно воспитан, — согласилась Салли.

Мы вошли в гостиную как три служанки, неся каждая по две тарелки в руках. Колин сидел во главе стола, подняв вверх нож и вилку, — однажды за эту свою привычку он получил по рукам.

— Кто делал соус? — спросил он, попробовав. — Похоже, немного комковат.