Сфера внешней политики тем не менее быстро превратилась в один из козырей, с помощью которого Горбачев мог набрать очки в продолжавшемся подспудном состязании обоих лидеров. Его статус лауреата Нобелевской премии и разрушителя Берлинской стены делал его превосходство над россиянином неоспоримым. Да и большинство западных лидеров, встревоженных бурными событиями в Москве, с облегчением восприняли возвращение в Кремль советского президента.

Это, в частности, относилось к лидерам «Большой семерки», в июле отказавшим Горбачеву в его просьбах об экстренной финансовой помощи, невзирая на его предупреждения о нарастающей опасности реванша со стороны консерваторов. Сейчас же они спешили заверить его в своей запоздалой солидарности.

В день своего назначения пресс-секретарем, ожидая очереди в приемной президента, я видел, как кабинет Горбачева один за другим посещали министры иностранных дел Италии и Испании, которых сменил госсекретарь США Джим Бейкер. Зайдя после Бейкера в кабинет, я услышал первую реакцию Горбачева на их беседу. «Знаешь, Андрей, что только что сказал мне Бейкер: «Только сейчас мы все поняли, до какой степени вы были правы».

Правда, насчет угрызений совести, терзавших Джорджа Буша, не стоило заблуждаться. Отдавая себе отчет в нестабильности ситуации в Советском Союзе и неопределенности нового статуса Горбачева, американцы беспокоились в первую очередь о надежных гарантиях президентского контроля за ядерным оружием и заодно, пользуясь присутствием Горбачева в Кремле, торопились закрепить результаты уже заключенных соглашений о разоружении, стараясь выторговать дополнительные уступки.

Этим объяснялся неожиданный телефонный звонок Джорджа Буша Горбачеву 1 октября с сообщением о том, что американцы вопреки своим привычкам приняли решение об одностороннем сокращении тактического ядерного вооружения в Европе. Очевидно, что, заимствовав тактику Горбачева, они рассчитывали сподвигнуть советскую сторону на встречные шаги, не тратя время на долгие переговоры.

Позитивная реакция Горбачева на инициативу Буша прозвучала незамедлительно еще и потому, что таким образом союзный президент получал возможность напомнить и собственной стране, что «ядерный чемоданчик» находится в надежных руках. Со своей стороны, Горбачев попробовал использовать звонок Буша, чтобы втянуть американцев в более перспективные переговоры на заявленную тему, начав своего рода «гонку разоружения», и даже предложил подумать об организации нового советско-американского саммита.

Понятно, что участвовать в таком саммите смогли бы только два, а не три президента, и именно по этой причине американцы вежливо отклонили идею. Буш, несмотря на свои пылкие выражения поддержки своему испытанному «другу Михаилу», не был готов пожертвовать своим «новым другом» Борисом.

Не только глобальные проблемы мировой политики, но и более земные сюжеты внутренних конфликтов на территории СССР стали в эти дни полем для продолжающегося соперничества между двумя кремлевскими «медведями». Одним из камней преткновения на этом поле стал неразрешимый армяно-азербайджанский конфликт в Нагорном Карабахе.

Пока Горбачев пытался набрать очки за счет хорошо известных ему вопросов ядерного разоружения, Ельцин, находившийся недалеко от зоны карабахского конфликта в Сочи, решил продемонстрировать свое дипломатическое мастерство в решении армяно-азербайджанского спора.

Взяв в компанию Назарбаева, он пригласил на «саммит» в Железноводск армянского и азербайджанского президентов и после нескольких часов переговоров сообщил, что карабахский конфликт «решен раз и навсегда». Решив побаловать срочно свезенных в Железноводск журналистов яркой формулировкой, он объяснил им секрет успеха, сказав, что «великие решения – дело великих политиков». Адресатом этого выпада стал со всей очевидностью союзный президент Горбачев, которому, несмотря на все старания, не удалось найти решение карбахского конфликта. После победоносного явления прессе Ельцин вернулся в Сочи, а армяне с азербайджанцами – к своим вековым распрям и конфликту.

Горбачев, со своей стороны, не преминул воспользоваться темой Карабаха как аргументом в пользу сохранения Союза: «Конфликт вокруг Карабаха – это еще одно подтверждение необходимости сохранения сильной центральной власти в такой многонациональной стране, как наша. Отсутствие сильного центра – это гарантия распространения по всей территории подобных конфликтов и успеха сепаратистов».

Очевидное укрепление позиций Горбачева на фоне затянувшегося отсутствия Ельцина в Москве начало серьезно беспокоить окружение российского президента. Его ближайшие советники почувствовали реальную угрозу того, что впечатляющие политические успехи Ельцина, достигнутые в августовские дни, могут быть девальвированы. Они боялись, что сам Ельцин может быть оттеснен на второй план в результате возвращения на политическую авансцену Горбачева, который смог вновь собрать вокруг себя свою изначальную команду. Подтверждением этого стало примирение с Горбачевым Яковлева и Шеварднадзе, чьи имена ассоциировались с первыми победоносными шагами перестройки и были хорошо известны за рубежом.

«Серый кардинал» Ельцина Геннадий Бурбулис в конце концов смог достучаться до своего патрона и убедить его вернуться в Москву. Сочинские «каникулы» Ельцина закончились, а с ними и передышка, полученная Горбачевым для заполнения вакуума, образовавшегося в результате обрушения верхушки государственной власти в стране после путча.

Первые трещины прежних разногласий проступили, как только дебаты на заседаниях Государственного Совета о концепции будущего государства затронули его определение.

Несмотря на то что еще в сентябре совместно с Горбачевым Ельцин подписал обновленный проект Союзного договора, месяц спустя, когда в Ново-Огареве собралась «десятка», дебаты застряли на перекрестке. Горбачев настаивал на Союзном государстве, Ельцин – на Союзе государств.

За семантикой стоял контраст двух принципиально разных подходов. Проект Горбачева предусматривал создание единого государства с центром, которому его члены передадут полномочия для ведения единой политики в вопросах обороны, координированного перехода к рыночной экономике и внешней политики. Как говорил Горбачев, Союзное государство – это не просто «союз суверенитетов». Оно должно иметь общий парламент, конституцию и президента. «Если вы решите по-другому, – говорил он, обращаясь к членам Совета, – я готов уйти. – Хотите президента для декорации, на меня не рассчитывайте. Страна нуждается в сильном руководителе, избранном народом и способном уравновесить тот новый уровень децентрализаций, на который мы переходим». И, чтобы избежать кривотолков, сразу добавил: «Сам я на этот пост не претендую».

Изменившийся подход Ельцина, заставший врасплох участников заседания, предусматривал вопреки первоначальному проекту, с которым он был согласен, создание конфедерации независимых государств, объединенных в аморфную структуру без общей конституции и с нечеткими коллективными органами.

Компромисс между этими двумя формулами был в конце концов найден на заседании 14 ноября благодаря позиции Назарбаева, который от имени «молчаливого большинства» членов Совета, заинтересованных в сохранении общей союзной «крыши» над головой, поддержал концепцию Горбачева: «Надо как минимум подтвердить нашу готовность создать политический союз с общей армией, территорией и границами».