Бывает так, что живет семья – и все идет своим чередом, случаются несчастья, но бывают и радости, старики умирают, рождаются дети, кто-то преуспевает, заключает солидные сделки или получает правительственные награды, кто-то бедствует, хворает либо попадает в места не столь отдаленные, так ведь недаром говорят, мол, не зарекайся… Порой строятся дома, а порой приходится собирать на погорелое, и все это жизнь, все в порядке вещей, и воспринимается людьми не без ропота, но все же как должное. Но бывает и так, что налетит вдруг словно вихрь какой и все размечет, рассвистит, разорит гнездо, словно во время войны, да без войны…

А началось все с того, что Анна Алексеевна, получив в свое распоряжение бездонную бездну свободного времени, заинтересовалась вдруг жизнью супруга. Лучше бы она сыном побольше интересовалась, ей-богу! Стала звонить мужу на сотовый – по поводу и без повода, несколько раз на дню, принялась придумывать какие-то совместные дела и развлечения, чего в их семье не водилось уже давно, запланировала отпуск, практически второй медовый месяц, на берегу теплого моря и, что хуже всего, взяла манеру наведываться к супругу на работу. Ее можно понять – ей хотелось почувствовать себя нужной, но ведь сколько беспокойства от нее, сколько переполоха! Явилась как-то на дальнюю точку, прикинувшись покупательницей, перемерила кучу шуб и пальто, капризничала, гоняла продавщицу, а когда, по ее мнению, с ней недостаточно церемонно обошлись, закатила отчаянный скандал, назвалась женой хозяина и грозилась ему пожаловаться. Это было неуместно и неприятно. Мало ли что Анна могла узнать во время одного из своих спонтанных шоп-туров! На каждый роток, известно, платка не припасешь…

«Слишком много свободного времени» – такой диагноз мысленно вынес Вадим Борисович своей супруге и уже готов был сочинить для нее какое-нибудь заделье, но долго раздумывал и колебался. Самое неприятное, то, чего давно опасался и чего втайне желал, оно свершилось. Анна выловила-таки сплетенку о том, что жена хозяина, мол, как бы и не жена ему, а одно только звание, говорящая голова из телевизора, а настоящая жена ему – Галина. Помощница, правая рука, она-то, по правде говоря, не только настоящая жена, но и настоящая хозяйка, поскольку сам Акатов любит только из себя большого босса изображать, а в деле не смыслит. А ведь подумать только, Галина-то Тимофеевна, говорят, когда-то то ли домработницей, то ли нянькой у Борисыча служила. Теперь же она – смотрите-ка на нее! – одевается и выглядит как королева, и вся власть ей дана, и девочка ихняя, дочка, значит, тут же, словно наследница всего дельца, а дельце-то пусть невелико, да зато чистенькое, кругленькое, так-то оно лучше! Известное дело, есть у Акатова и от жены сынишка, только он что-то вроде дурачка, балованный, с делом незнаком, к работе не приучен…

За исключением кое-каких незначительных деталей, народная молва, как это часто бывает, гласила чистую правду, и Анна поняла это. Ох, что было, что было! Она и плакала, и кричала, то требовала от мужа объяснений, то уверяла его, что ей никакие объяснения и оправдания не нужны. Она то собиралась уходить из дома, то вдруг спохватывалась, что идти ей некуда, что она, в конце концов, у себя, и начинала гнать уже изменника. Но не успевал Вадим Борисович стянуть с антресолей чемодан, как супруга снова ударялась в слезы и умоляла его объяснить, как такое могло произойти… И все начиналось по новой. В скандале Анна, не стесняясь, задействовала всех – и мать, и сына, и чуть было не соседей по лестничной клетке. Римма Сергеевна, с одной стороны, пыталась помирить супругов, доказать дочери, что худой мир всяко лучше доброй ссоры, с другой же стороны, ее грызла собственная печаль, давняя обида, и она не могла не выместить ее на проштрафившемся зятьке. Сергей сначала пытался абстрагироваться от родительских проблем, справедливо полагая, что они сами разберутся, да и потом, он был слишком занят собственными переживаниями. Но вскоре он услышал нечто не предназначенное для его ушей, – впрочем, ничего такого в жизни его родителей не осталось, все самые тайные подробности, самые интимные моменты, все было вытащено на свет и перетряхивалось у всех на виду! В общем, он услышал, что любовница отца, существование которой недавно стало для мамы явным, некогда состояла при нем, тогда шестилетнем инфанте, нянькой! Он прекрасно помнил ее. Галина Тимофеевна, няня Галя, Галочка, с которой он был так дружен, которая знала много волшебных сказок, у которой были добрые серые глаза и мягкие руки. И у нее была дочка. Послушная, красивая девочка, которая никогда не дерется и не обзывается. Дашенька. Снегурочка с толстой косой-колоском, в пушистых белых рукавичках.

– У нее ребенок от тебя? От тебя? Говори-говори, не стесняйся, если весь город знает, то и мне пора узнать!

– Ань, ну что ты, в самом деле… Ань, я ж не обижал тебя, я ведь… Это еще до тебя было, до того, как мы познакомились…

– Да ну? А девчонка-то ее Сережке ровесница. Значит, на два станка работал, многопрофильный ты наш?

Вадим Борисович только диву давался: откуда у выпускницы гуманитарного факультета, кандидата наук, между прочим, взялись эти словечки и ухватки базарной торговки? И эти разговоры повторялись каждый день, каждый вечер, каждую ночь – в любую минуту, когда провинившийся муж попадался Анне на глаза. Она делала все для того, чтобы он ушел, с каким-то диким восторгом разрушая семью, разрушая остатки того хорошего, что было между ними, разрушая собственную душу… Разрушение имело и материальный характер, – раз она решила уничтожить свадебные фотографии и, с перекошенным от злобы лицом, с трудом рвала отпечатанные на добротной бумаге снимки. Вадим отобрал у нее массивный семейный альбом, попытался запихнуть его обратно на полку между книг, задел какой-то фолиант, тот упал, раскрылся, и из него заскользили на пол сухие лепестки роз – алые, палевые, белые, уже прозрачные от времени, и Вадим так и не понял, почему Анна зарыдала еще громче, что ее подстегнуло….

И она добилась своего. В тот день он ушел и просто не пришел ночевать. И на звонки не отвечал. Анна, твердо решив достать благоверного, непрерывно названивала ему.

– Приди в себя, – сухо посоветовала ей мать. – Подтянись, что ты ходишь как халда! В тапочках, халат какой-то страшный откопала, под мышками дырки. И прости меня, мне кажется, ты уже давно не мыла голову и даже не умывалась. Если ты думаешь, что можно удержать мужчину…

– Тебя не спросила! – огрызнулась Анна. В первый раз она позволила себе разговаривать с Риммой в таком тоне. – Чья бы корова мычала, а твоя пусть помалкивает в тряпочку. «Удержать мужчину», надо же! Если ты такая умная, чего же папочку не удержала?

Римма Сергеевна ничего не ответила, ушла в свою комнату. Тут Анна, как ей и было рекомендовано, пришла в себя и задумалась. Почему мать-то не на работе? Для такого трудоголика, как она, устроить себе выходной в середине недели – вещь немыслимая.

Тихонько постучала в дверь:

– Мам, можно к тебе?

– Конечно, дорогая.

Римма Сергеевна сидела в своем любимом кресле – Вадим называл его императорским. И сидела как вдовствующая императрица – спина-струна, подбородок властно поднят, руки расслабленно лежат на подлокотниках. Складки простого домашнего платья лежат идеально, и прическа – волосок к волоску. Мать даже губы подкрасила! Но в комнате легкий беспорядок, на тумбочке возле незастеленной кровати стакан воды, какие-то пилюли в пузырьках и блистерах.