– Фрайнэ Брендетта права – танец престранный, – замечает Стефан, когда я обвиваю руками его шею, и мы начинаем неспешное движение на месте.

– На островах много того, что кажется нам, жителям континента, странным.

– Не уверен, что он действительно с островов.

– Какая, в сущности, разница?

– Никакой, верно.

Некоторое время мы молчим. Мелодия нежна, нетороплива, опадает пушистыми снежинками, ложится на плечи танцующих, растворяясь в обволакивающей нас белой вуали, становясь неделимой частью её. По тому, как лежат руки дам, в ладони партнёра или на его плечах, легко проследить связывающие двоих нити, случайны ли они, мимолётны или же крепки, полны взаимности. Брендетта и сёстры Эветьена выдерживают приличествующую дистанцию между собою и своими кавалерами. Сёстры фрайна Шевери замужем и очевидно не ищут удовольствий вне границ, очерченных венчальными символами, а Брендетте не по душе избранный партнёр. Фрайнэ Жизель всё внимание отдаёт вайленке, даже танцует только с нею, а молодожёны продолжают жарко шептаться, далёкие от всех вокруг. Постепенно и мы со Стефаном перестаём приглядываться к окружающим, искать среди них ответы на вопросы, правильно ли мы всё делаем и чувствуют ли остальные себя столь же неловко, непривычно. Всё чаще мы смотрим друг другу в глаза, ощущаем дыхание друг друга на своём лице и понимаем, что и сами стоим едва ли не вплотную друг к другу.

– Астра…

– Да?

– Мне кажется… – Стефан медлит, не торопясь заканчивать фразу, и я пытаюсь подтолкнуть его в верном направлении.

– Что? Что-то случилось?

– Нет. Точнее, случилось, но случилось уже давно. Астра, не думай, будто я настолько погряз в стремлении иметь наследника, что мне совсем невдомёк, что происходит, – взгляд Стефан столь пристален, серьёзен, что я теряюсь в догадках, что конкретно он может иметь в виду.

На мгновение даже мелькает невероятное,

диковатое предположение, несчёл ли Стефан мой диспут с фрайном Рейни кокетничаньем с приглянувшимся молодым человеком, не принял ли за заигрывание с посторонним мужчиной под носом своего суженого?

– А что происходит? Свадьба твоего советника, танцы…

– Я взял тебя, словно вещь или бессловесного зверька, привёз во дворец и поместил в клетку. Я выставил эту клетку на всеобщее обозрение, покрыл тебя позолотой для придания должного блеска и оставил под надзором дрессировщика.

– Стефан, я не вполне понимаю… – я лгу. Упоминание клетки находит отклик в моих собственных определениях нынешнего моего положения.

И впрямь, кто я, если не экзотическая зверушка в клетке?

– Понимаешь, – неожиданно перебивает Стефан. – По глазам вижу. Я ещё помню твой взгляд, когда ты пытаешься уйти от прямого ответа или притворяешься, будто не догадываешься, о чём речь.

Я могу читать Стефана, не всегда, не полностью, лишь временами, небольшими частями, словно книгу, написанную на многих языках сразу, из которых только один мой родной. И всё же удивляюсь, что и он читает меня, как читал когда-то.

– Порой мне кажется, что я тебе навязываюсь, – продолжает он мрачно, устремив взгляд мимо меня.

– С чего ты…

– Уже не юноша, обременён бесчисленными государственными делами, трижды вдовец и настолько обезумел от желания заполучить наследника, что презрел все традиции моих предков и привёл тебя туда, где веками стояли лишь избранные жребием фрайнэ.

– Ты не обезумел, – возражаю я мягко.

– Как ты можешь знать наверняка, в своём ли я ещё уме или Благодатные уже покарали меня, лишив рассудка? – Стефан качает головой, не спеша соглашаться со мною. – Всякий раз, когда я подхожу к тебе, я вижу в твоих глазах лишь холод и отчуждение и понимаю, что это правильно, это то, что я заслужил. Как же иначе, если я сам превратил тебя в почти что пленницу в своём дворце? Каждый день я наблюдаю, насколько тебе не по душе находиться там, следовать церемониалу, который ты не понимаешь… мириться с разлукой с дочерью и всем, что тебе дорого.

И сердце замирало при мысли, что рано или поздно я переберусь в покои императрицы, а Мирелла займёт детскую, расположенную этажом выше, и я буду видеть дочь в лучшем случае раз в день и совсем недолго.

– Я, не кто-то другой, вынудил тебя пойти этой дорогой, свернуть с твоего пути ради моей блажи.

– А что мы можем с этим поделать? Я люблю Миру, я никого в своей жизни так не любила, как её, моё сердечко, но всё же я понимаю, что само по себе её рождение – случайность. Наша с тобою встреча – встреча полукровки и сына первопрестольного древа – случайность. Шутка ли богов, шутка крови, но всё одно случайное стечение обстоятельств, которые сложились так, как сложились. Моя отравленная кровь… твоя изменённая… случайное соединение сродни алхимическому, породившее неожиданный результат. Кто из нас тогда мог предугадать подобное, кто знал, что последствия протянутся так далеко в будущее?

– Я мог бы отпустить тебя.

– И собственными руками срубить свою ветвь?

Он так не поступит. Не сумеет, потому что с малых лет его, единственного сына, готовили к принятию императорского венца и бремени, что нёс с собою титул правителя. Если я росла дикой лесной лилией, свободная до поры до времени что ветер в поле, то Стефан, воспитанный в строгости, среди ограничений наследника трона, всегда знал, каково его будущее, знал, каким он должен быть и что надлежит делать. Когда его отец, Стефанио Первый, взошёл на престол, половина Империи сравнивала нового государя с предыдущим, гадала, будет ли этот монарх лучше того? Впрочем, как говаривал мой папа, быть лучше Филандера Шестого нетрудно, куда тяжелее собрать в единое целое разбитую, разобщённую страну, истерзанную разрастающимися поборами и расцветающей нищетой, измученную тиранией императорских шептунов и вседозволенностью храмовников. Стефанио Первый справился с поставленной задачей, удержал рукой твёрдой, но не жестокой то, что едва не потерял безвозвратно его брат. И когда пришёл черёд сыну занять место упокоившегося отца, подданные вновь принялись выискивать, высматривать разницу между Стефанио Первым и Вторым. Наверное, лишь самому Стефану и ведомо, чего ему стоилобыть не хуже отца, продолжить его дела, хранить созданный им мир в государстве.

Стефан не отпустит меня. Не сломает собственную ветвь. Да и я не уверена, что хочу видеть, как она, более не питаемая древом часть, падает на землю и усыхает навеки, безжизненная, оставшаяся лишь пустыми, равнодушными словами на страницах исторических хроник.

Музыка обрывается на высокой звенящей ноте, а вместе с нею заканчивается и незатейливый танец. Пары замирают в нерешительности, не зная, следует ли раскланяться, как принято, или это необязательно. Брендетта глядит мрачно на Лию, словно обвиняя её в вынужденном танце с неугодным партнёром, но фрайнэ Шевери даже не оборачивается к ней. Мы тоже останавливаемся, смотрим друг на друга и Стефан, расцепив мои руки, увлекает меня к выходу из залы.