Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В понедельник, до начала занятий, Вадим отправил письмо, а на другой день в большую перемену, зайдя в комитет, обнаружил сунутое в двери письмо. Вадим осторожно вскрыл конверт.
«Дорогие ребята!
Охотно покажем нашу самодеятельность. Напишите, когда приезжать».
В субботу, выпросив у Максима Ильича полуторку, Вадим и Антон поставили в кузов стулья, скамейку со спинкой и поехали за участниками музыкального кружка.
Школа была меньше ремесленного училища, а самодеятельность куда богаче, репертуар серьезный: Римский-Корсаков, Чайковский, Глинка, современные композиторы. Концерт вела стройная, смуглая девушка. Держалась она на сцене свободно, острой шуткой веселила ремесленников. В концерте эта девушка выступила последней — в ее руках послушной была виолончель. Повторив на «бис» вальс «В лесу прифронтовом», девушка, лукаво улыбаясь, объявила:
— Мы так сюда спешили, что забыли остальные ноты в школе. Но не огорчайтесь, концерт продолжается. Сейчас покажут свою самодеятельность хозяева, а мы, гости, займем места в зале.
Желание школьниц застало всех ремесленников врасплох. Оленька кинулась искать в зале Вадима, не нашла и сама поднялась на сцену. Стоя у рампы, она всматривалась в зал, выискивала ребят, которые могли бы выступить.
— В нашем концерте участвуют: Анатолий Ростов — новые стихи, Григорий Митрохин и Арсен Глоба — акробаты, Антон Мураш — соло на гитаре, Аня Ветрова и Ольга Жукова — русский танец. Струнный оркестр модельщиков исполнит народные песни…
Десять номеров назвала Оленька. Участники концерта, хочешь не хочешь, собрались в актерской комнате. Никто не сердился на Оленьку, — молодчина, не растерялась, спасла положение! Даже Антон покорно сбегал в общежитие за гитарой.
Весь этот тихий переполох прошел без Вадима. Последних двух номеров концерта он не слыхал: закрывавшись в кинобудке, торопливо сочинял благодарственный отзыв школьницам и встревожился, увидя на сцене Анатолия, который нараспев читал стихи:
Нельзя забыть тот каменистый берег
И девушку, что в лодке приплыла…
Пройдя за кулисы, Вадим встретил модельщиков, настраивавших музыкальные инструменты. За ширмой переодевался Митрохин. Глоба у зеркала подкрашивал углем свои белесые брови.
Вечер закончился досадным недоразумением. Школьницы домой не торопились, тем более, что по окончании концерта Максим Ильич обещал всех участниц концерта развезти на машине по домам.
Школьницы ждали машину у главного входа. Казалось, на улице потеплело, однако, прождав четверть часа, девушки начали мерзнуть. Анатолий предложил разогреться — пробежать наперегонки до гаража. Примчались в гараж, — шофер сидит в кабине и ругается на чем свет стоит. На какую-то секунду мотор то оживает, загудит, то вновь начинает простуженно чихать и глохнуть. Шофер, очевидно, потеряв окончательное доверие к своей машине, вынул из ватника пачку «Беломорканала», закурил:
— Напрасно, девушки, ожидаете. Час поздний, трамваем вернее. Наша «антилопа» прошла тридцать тысяч километров с гаком, а гак пустяковый: триста тысяч, не больше. Не верите? Спросите у Максима Ильича.
Провожали школьниц члены комсомольского комитета. Увязались Антон и Анатолий, в парке догнал Иван.
У гаража чуть не случилась беда. Когда все направились на трамвайное кольцо, у смуглой школьницы, которая играла в концерте на виолончели, неожиданно раскрылся футляр, девушка едва успела прижать верхнюю крышку. Увидя, что гостья отстала, Вадим вернулся назад, взял у нее виолончель, перочинным ножичком укрепил ослабнувшие винты в планке футляра.
А ребята уже выбегали на площадь.
— Подтягивайтесь! — кричал Анатолий. — Уходит последний трамвай. Попробую задержать.
Он махал шапкой над головой. Вожатый резко затормозил. Из-под колес моторного вагона выбилась россыпь огненных искр.
Вадим не мог бежать. Ему накануне отремонтировали ботинки. Вместо обыкновенной кожи поставили лосевую подошву. Мороз, наступивший после оттепели, обледенил дорогу, — долго ли тут поскользнуться и разбить чужую виолончель.
Когда он и девушки вышли на площадь, на кольце в кондукторской будке погас свет. Ребята, провожавшие гостей, очевидно, ушли кратчайшей дорогой — по тропинке, протоптанной в сугробах, иначе они бы встретились. Девушка стояла растерянная:
— Неужели ушел последний трамвай
— Вы где живете? — спросил Вадим.
— На Моховой.
— От вас недалеко Дом офицеров?
— Десять минут ходьбы.
Молча они перешли через площадь. Вадим не забывал про свои скользящие подметки, шагал осторожно. От всего сердца он был благодарен дворнику, когда с обледенелой мостовой ступил на панель, посыпанную гарью. От училища до Моховой было не менее восьми километров. Скоро на улицу выйдут комендантские патрули. Военное положение в городе еще не было снято.
— Вы меня немножко проводите? — сказала девушка.
— Плохо вы, школьницы, думаете про нас, ремесленников, — обиделся Вадим. — А я еще в армии служил, кое-чему научился у офицеров и солдат.
— Воспитанником?
— Нет, просто воевал.
Несмотря на двадцатиградусный мороз, Вадим почувствовал, как запылали щеки, поймал себя на чем-то нехорошем. В полку ему случалось слышать, как Овчаренко разговаривал с девушками-санитарками, сейчас невольно он ему подражал.
Девушка с недоверием посмотрела на Вадима. Парнишка с ней одногодок и уже в армии? Странно.
— Как же вы воевали, а теперь очутились в ремесленном?
— По ранению направили в госпиталь, а полковник решил, что сбегу в какую-нибудь часть, взял да и привез в училище.
— Вы были ранены?
— Три ранения имею. Правда, два из них легкие. Вот командиру полка за ранения положено носить три золотые и пять красных ленточек. Восемь раз человек ранен.
«Нет, не врет, — решила девушка. — «Как он про полковника хорошо говорит».
Путь на Моховую не близкий, но скучать Вадиму по дороге не пришлось. Девушка оказалась веселой и любознательной, интересовалась, что такое «катюши», как понимать «разведку боем», какие ранения относятся к тяжелым, какие — легкие.
От своей спутницы он узнал, что в средней женской школе имеются классы рояля, скрипки, кружок сольного пения, а недавно школьный хор получил грамоту горкома комсомола за исполнение старинных народных песен.
Неловко почувствовал себя Вадим, как только девушка заговорила о художественной литературе. До войны, в школе, он читал запоем, ну а последние годы какое уж чтение — жил, можно сказать, на колесах! Уж лучше молчать. Нести виолончель, неловко держать на