Савельева Коншин знал и понял, что его продали, но отчитываться перед этим сопляком не собирался — много чести. Он развернулся, но парень загородил дорогу и цепко схватил его за руку.

— Постой! Я и так в третий раз прихожу. Так вот, Савельев сказал мне, что ни в какую аварию ты не попадал. Это был совсем другой человек. И было там совсем по-другому. А ты, гнида, если не видел, так не плети на людей напраслину. Тоже мне — мужик в женской шубе. Уж не с бельмом ли он был?

На них оглядывались. Коншин вырвал руку и шагнул было мимо парня, на тротуар, но тот успел ударить его в лицо. Коншин упал.

— Вставай!

Коншин услышал приближающийся топот и решил, что парень побежит: народ же видел, кто затеял драку.

— А ну вставай! Легко захотел отделаться! — Убегать он явно не собирался.

И тогда побежал Коншин.

За ним никто не гнался. Но все-таки он заскочил в первый же троллейбус, не обращая внимания на маршрут, лишь бы ехать, лишь бы подальше от опасного места. Очень хотелось пить, и не чего-нибудь, а пива. Пива, и как можно больше.

А уже через неделю в тамбуре плацкартного вагона он объяснял простодушному деревенскому старичку, почему, несмотря на спешку, едет на поезде. Но в его истории появился новый герой — молодой парень, вырывающий сережки из ушей мертвой женщины. Коншин хорошо запомнил его лицо и надеется его встретить, вероятность, конечно, мала, но должна же быть справедливость.

Старичок торопливо соглашается. Взгляд его полон сочувствия. Он немного напуган, этот уставший от поездки в шумный город человек, но ему не терпится услышать, что было дальше.

И Коншин продолжает свой рассказ.

— Да бросьте вы, ребята, река с пологими берегами — это все равно что плоскогрудая женщина. Берега должны быть высокими. Вы оглядитесь, где вы еще такое увидите?

Флотский чуть ли не обижался. Ему казалось, что окружающая их природа воспринимается без должного умиления. В каждой руке он держал по букету из кружек с пенящимся пивом. Кружки, нанизанные на каждый палец, были подняты над головой, и янтарный напиток светился от солнечных лучей. Его спутники, два скромненьких паренька в одинаковых обувках и вигоневых свитерах, покорно шли за ним. Компания выбралась из столовой и подыскивала, где бы пристроиться на свежем воздухе. Но поиски затягивались. Вечер выдался теплый, и париться в столовой никому не хотелось, публика окружила и столы, и лавки небольшого базарчика, притулившегося к пристанской забегаловке.

— Но вы, ребята, молодцы, что приехали. Уважаю романтиков. Кого ловить в какой-то Калининской области?

Наконец им уступили перевернутый ящик. Флотский составил на него кружки, и радуясь, что руки освободились, широко раскинул их.

— Вы посмотрите, какая натура. Не так смотрите. Это понять надо. Жаль, что не имеете флотского образования, а то бы взял к себе на судно — тогда бы увидели. А люди у нас какие! Каждый из себя самородок. Хотя… постойте. Мне кажется, сейчас кое-что будет. Видите мужика?

Пареньки дружно повернули головы. Флотский показывал на высокого сутулого дядьку в защитной офицерской рубашке и черной кепке.

— Иннокентич!

Сутулый с кем-то разговаривал и не слышал его.

— Тетеря глухая! — обругал мужика флотский, на всякий случай не очень громко, а спутникам пояснил: — Он немного на ухо туговат, но вам, ребята, повезло — с таким экспонатом познакомлю. Глаза на лоб полезут. Только не удивляйтесь, когда я с ним разговаривать буду, и помалкивайте, а то спугнете.

— Грозишься удивить, а удивляться не разрешаешь?

— Я не о том. Удивляйтесь, сколько влезет, но молча.

— А кто он?

— Потрясающая личность, несмотря, что работает обыкновенным сторожем и подкармливается дарами природы.

— Браконьер?

— Сейчас увидите, у вас таких наверняка не встретишь, — и он снова закричал: — Колян, толкни там Иннокентича, дело к нему имеется!

Тот, кого звали Коляном, взял сутулого за плечи и повернул лицом к ним. Флотский обеими руками подгреб к себе воздух.

— Сейчас нарисуется.

Иннокентич нес хозяйственную кирзовую сумку, не доходя трех шагов до флотского, он перебросил ее в левую руку, щелкнул каблуками и взял под козырек:

— Прибыл по вашему приказанию!

— Вольно, — разрешил флотский и протянул ему кружку.

— Будь здоров, капитан.

— Флотский, конечно, не был капитаном, самое большее — мотористом, однако поправлять не стал, осторожно дотронулся пальцем до черной сумки Иннокентича и спросил:

— Ну, как улов? Есть что-нибудь интересненькое?

— Спешка нужна при ловле блох, а здесь дело щекотливое, сначала след взять надо, а уж потом… и то не сразу.

— Флотский понимающе качнул головой, подмигнул Иннокентичу и указал взглядом на ребят.

— Они думают, что ты соболя промышляешь или красную рыбу, на худой конец.

— Приезжие?

— С Волги, из Калининской области, — с готовностью ответил один их пареньков.

— Знакомая география. Было у меня два закройщика из Торжка.

— Гости думают, что ты браконьер, романтики, сам понимаешь.

Иннокентич внимательно и строго осмотрел ребят, задержал взгляд на зауженных брюках, потом оглянулся на флотского, словно спрашивая: надежны ли его новые друзья, можно ли с ними откровенничать. Флотский вместо ответа протянул новую кружку.

— Охотник заботится о питании, а мы о воспитании, — с расстановкой изрек Иннокентич и только после этого старательно приложился к пиву.

— Поняли что-нибудь?

— Да, вроде бы, — прозвучало не слишком уверенно.

— Ничего вы еще не поняли. Иннокентич у нас блюдет.

— Что блюдет?

— Моральную чистоту поддерживает. Прошлой осенью кошка бухгалтера сплавной конторы принесла котят. Кошка была белая. Через забор жил такой же белый котик. Хозяином его был начальник кирпичного завода. Высватывалась вроде бы приличная кошачья пара, кошки одного круга, одного положения в обществе. Только закавыка вышла: жених и невеста беленькие, а котятки родились пегие, серо-буро-малиновые с проседью. Так я говорю, Иннокентич?

— Так точно, закавыка. Увидел котенка и почуял, что пахнет распутством. И, стало быть, дело нуждается в следствии. Но с этим фактом голову ломать не пришлось. Здесь и признаний вышибать не надо, масть сама себя выдала. И поганцы эти еще непуганые были. Недели не прошло, а виновный был пойман. Пегий котяра из детского сада, натуральная безродная тварь, иждивенец.

— Видите, какая чистая работа? — подхватил флотский, довольный пафосом Иннокентича. — И как вы думаете, какой был приговор? Ну, смелее.