Однако, несмотря на все мои упорные попытки, преодолеть зловеще зияющую бездну забвения мне не удавалось - раз за разом я обнаруживал себя стоящим все в том же сумрачном колодце двора, в низкой, выложенной бурым кирпичом арке ворот которого не видно ничего, кроме узкого грязного переулка с убогой лавчонкой старьевщика Аарона Вассертрума, как будто я уже целый век прожил под крышей этого покосившегося от старости дома скромным резчиком по камню, эдаким человеком без возраста, без юности, без детства!..

Отчаявшись, я уже хотел было бросить этот безнадежный штурм непроницаемо темных и недоступных штолен прошлого, как вдруг мое сознание озарила простая и ясная мысль: но

ведь параллельно всякой большой дороге всегда тянется множество мелких стежек - а что, если тот широкий тракт сохранившихся в моей памяти событий, который с фатальной неизбежностью упирается в вечно сырую и смрадную подворотню, тоже сопровождают вдоль обочины какие-нибудь узенькие, неприметные тропки, ускользнувшие от моего внимания? «Откуда, - едва не оглушил меня голос, громовым раскатом прогремевший в ушах, - откуда у тебя те навыки, благодаря которым ты в течение стольких лет влачишь свое жалкое существование? Кто обучил тебя искусству резьбы по камню, гравированию и... и всему прочему - читать, писать, говорить, есть, ходить, дышать, думать, чувствовать?..»

Вняв настоятельным рекомендациям внутреннего голоса, я, мысленно вернувшись на большую дорогу своей жизни, медленно, шаг за шагом, двинулся вспять, внимательно вглядываясь в «обочину» и стараясь не пропустить ни одной, казалось бы, незначительной подробности. Всё, встретившееся мне на этом пути, будь то мои действия или же поступки других людей, повлекшие за собой те или иные события, я заставлял себя продумывать в обратной последовательности, от следствия к причине: что произошло тогда, а что - тогда, каков исходный пункт этой истории, а каков - той, что предшествовало этому эпизоду, а что - тому?

И вот я вновь перед той же самой низкой, выложенной бурым кирпичом аркой ворот, сквозь которую, как сквозь игольное ушко, мне надо проникнуть на другую сторону... Сейчас, сейчас!.. Всего лишь один шаг в пустоту - и роковая бездна, отделяющая меня от прошлого, будет преодолена, но тут моему внутреннему взору явился образ, который я в своем движении назад как-то просмотрел... Шемая Гиллель провел рукой у меня перед глазами - точно так же, как совсем недавно у себя в комнате, - и все начисто стерлось в моем сознании, даже желание дальнейших исследований...

И все же этот эксперимент не прошел для меня безрезультатно, одно я усвоил крепко: всякая череда внешних, таких на первый взгляд важных и судьбоносных событий в жизни неизбежно заканчивается тупиком, какой бы широкой и торной ни казалась

ведущая в него дорога. К утраченной родине надо идти узкими, сокрытыми от посторонних глаз тропинками - ключ от последней тайны тайн сокрыт в тончайших, едва различимых иероглифах, выгравированных на нашей плоти предвечным Мастером, а не в тех отвратительных рубцах и шрамах, которые оставляет на ней грубый рашпиль повседневности.

Стало быть, понял я, чтобы вернуться во дни моей юности, мне надо научиться двигаться по алфавиту моей жизни в обратном порядке, от «Z» до «А», - учили же меня, наверное, когда-то в школе по букварю! - так, и только так, от буквы к букве, должно мне странствовать, дабы достигнуть той запредельной родины, коя лежит по ту сторону всех человеческих представлений.

Всего-то и делов! У меня голова пошла кругом, когда я представил себе на миг, какая колоссальная работа мне предстоит - как будто земной шар лег на мои плечи. Подпирал же Геракл своей многодумной главой небесный свод, вспомнилось мне, и скрытый смысл легенды забрезжил в моем сознании. Да, да, от непосильной ноши ему удалось избавиться благодаря хитрости - находчивый герой предложил гиганту Атланту: «Подержи, пока я обвяжу главу свою вервием, дабы непомерный груз не раздавил мой череп» - быть может, и мне удастся обмануть судьбу и найти себе какую-нибудь замену.

Внезапно страшное подозрение проникло в мою душу, заставив усомниться в правоте моих мыслей: в мгновение ока утратил я былое слепое доверие к этим извечным поводырям смертных. Вытянувшись на ложе моем, я закрыл глаза и зажал ладонями уши, чтобы никакие впечатления не отвлекали меня. Чтобы всякая мысль, которую внешние органы чувств старательно снабжают необходимой пищей, была уничтожена на корню.

Однако воля моя вынуждена была отступить, сокрушенная древней как мир аксиомой: мысль можно изгнать только с помощью другой мысли - если умирает одна, другая тучнеет на разлагающейся плоти своей предшественницы. Не зная, как избавиться от дум, я пырял в неистовый прибой крови, оглушительно пульсировавший у меня в висках, - вездесущие мысли преследовали меня по пятам, в отчаянии я бросался в огненную печь

собственного сердца - не проходило и секунды, как назойливый рой уже осаждал мой несчастный мозг...

И вновь пришел на помощь дружеский голос Гиллеля: «Пребудь на избранной тобой стезе, странник, и не пытайся уклониться от своей судьбы! Ключи искусства забвения вверены нашим собратьям, шествующим стезей смерти, твоя же душа зачала от духа... жизни...»

И вот книга Иббур явилась мне, и две буквицы багряно пламенели в ней: одна являла собой гигантскую бронзовую богиню с пульсом, подобным землетрясению, сквозь другую из какой-то запредельной дали просвечивал исполинский Гермафродит на перламутровом престоле, увенчанный короной красного древа, которую червь смерти и тлена избороздил зловещей червоточиной таинственных рун...

Потом Шемая Гиллель в третий раз провел рукой у меня пред глазами, и провалился я в темную бездну сна...

«Дорогой, уважаемый мастер Пернат!

Извините за неряшливый слог - улучила минутку, пока меня никто не видит, и пишу Вам, хотя рука дрожит от страха. Пожалуйста, умоляю Вас, уничтожьте это письмо сразу, как только прочтете, а еще лучше - верните его мне вместе с конвертом. Иначе я места себе не найду от тревожных мыслей..

И пожалуйста, никому, ни одной живой душе, ни слова о том, что я Вам писала, и о том, куда Вы сегодня пойдете!

Ваше честное, благородное лицо во время нашей случайной встречи, происшедшей при весьма странных обстоятельствах, - надеюсь, мой намек достаточно прозрачен, чтобы Вы угадали автора этого письма, так как по известным причинам я боюсь подписывать его своим именем, - внушило мне поистине великое доверие к Вам, к тому же, смею вам напомнить, уважаемый мастер, Ваш покойный отец, добрейшей души человек, был моим наставником в детстве - вот основания, которые подвигли меня пренебречь светскими условностями и, преодолев свою робость и врожденную стеснительность, обратиться к Вам, ибо, по всей видимости, кроме Вас, мне уже никто не способен помочь.

Умоляю, приходите сегодня вечером на Градчаны, ровно в пять я буду Вас ждать в соборе.