и дальше корить себя за дезертирство, но, если исключить ненужную сложность, ситуация и правда была комичной. Один устал от нападений, второй устал нападать. И закончившийся пивом пакт об отсутствии агрессии с моей стороны. Идиотизм… И такой хороший вечер, когда на небе звезды. И вьется ввысь дым от костра.

Арид больше не говорил. Я глотала пиво, как нектар, оно расслабляло уставшие от постоянной натянутости нервы. Дай мне волю, я выпила бы всю бутылку, возможно, не одну. И спала бы с безмятежностью психбольного, получившего убойную дозу транквилизатора.

Я смотрела на него иногда, да, я не могла не смотреть. В его лице завлекала не только красота, но серьезное, чуть усталое выражение. Бывший командующий, теперь сидящий на задворках дома в лесу… Как так вышло? За последние двое суток он многократно мог проявить себя как сволочь, но не сделал этого ни разу. Даже дипломатично поинтересовался о том, не оскорбил ли меня как женщину. Ему это было важно? На этот вопрос я ответила сама же: ему это было важно. Странная смесь стали, жесткого характера и галантности. Некоей внутренней не мягкости даже, но честных принципов в отношении «слабого пола», пусть я и не любила эту формулировку.

– Ты ведь не предатель… – Не вопрос, больше утверждение. Оно вырвалось из моего рта быстрее, чем я успела укорить себя за очередную невовремя поднятую тему.

Мужчина напротив усмехнулся. Взгляд его был закрытым и веселым, как тот самый лист жести, за который не заглянуть.

– С чего ты так решила? Все утверждают обратное.

Теперь он смотрел на меня с интересом и сарказмом.

С чего? Мне плевать было на то, о чем говорили все. Я верила этим всем, пока не увидела экс-командира лично. Да, он мог вести себя на грани фола по жесткости, но гнидой не являлся.

– Ты много раз мог быть мудаком… – Теперь слова осторожно приходилось выбирать мне. – Но ты им не был.

Кривоватая усмешка в ответ.

– Может, у меня просто моральные принципы в отношении женщин?

Я видела многих уродов, которые не различали, кто перед ними – мужчина, женщина. Тех, чью душу слепила ярость, корысть, гнев. Они поднимали кулаки на всех. Нет, командир одним из них не являлся, и дело не в «женщинах».

– Тренируя кого-либо, ты вкладываешь душу.

Я поняла это каким-то образом, спинным мозгом, не знаю.

– Ты последняя, кого я тренирую.

Странно душевно это прозвучало. Грустно, почти черство и в то же время сентиментально. Мне казалось, я сижу перед лучшим наставником, которого обстоятельства вынудили принять отставку. И он наплевал на что-то важное, отрекся от того, чему был предан, что любил.

«Ты последняя…» Он меня тренировал, да. Говорил, что тестировал, но параллельно натаскивал, проводил между жизнью и смертью, учил выживать.

– Ты сидел рядом на минах, зная, что у меня не хватает опыта…

Мы смотрели друг на друга глубоко, и мне все очевиднее становилось, что у каждого из нас за плечами некая история, скрытая от посторонних глаз. От таблоидов, чужих ушей, мнений. Что-то очень личное, отличающееся от чужой правды.

– И?

Ему были интересны мои доводы, хотя ироничный вид Арид не терял.

– Ты не боишься умереть.

– Ты не боишься тоже. Почему?

Ответный вопрос как очень меткий выстрел.

– Я… боюсь.

– Нет, Джейн, не боишься. Тебя чуть-чуть пугает боль перед смертью, но не сама смерть. Как так вышло?

Удачно он сместил тему на меня. Но нет, сейчас мы не обо мне, мы о нем.

– Гнилые и продажные люди цепляются за жизнь всеми руками и ногами. Ты не цепляешься… И мне кажется, что не всё в том, что я слышала, соответствует правде.

Арид хлебнул пива. Его взгляд не раскрывал ни одной карты, кажется, он вообще стал бункером, в который не пробраться.

– Просто верь тому, чему верят все, – посоветовали мне с оттенком отвращения в голосе. – Так будет проще.

Проблема заключалась в том, что я больше не верила тому, чему верили все.

– Так что за история случилась на самом деле?

Наверное, это всё пиво. Оно пробуждает желание говорить, давить, докапываться. Пробивает дыру смелости совсем не в том месте, где она была бы нужна согласно логике. Но разговор уже завязался.

Командир прищурил глаза. Он при любом освещении был красив, а уж в свете огня… И он однозначно умел вести диалог, в этом умении он не проигрывал тоже.

– Меняю свою историю на твою, капрал.

– На мою? Но у меня нет… особенной истории.

– Есть.

Какая? Позади лишь чернота от испытанного. Постепенно заметающаяся пеплом, пытающаяся зарасти растительностью. Чахлой пока, потому что на выжженном плато ничто не растет.

Арид же смотрел придирчиво, внимательно. Вновь от его глаз взгляда ничто не урывалось.

– У тебя за плечами травма. Откуда?

Я сглотнула. Аккуратно, так, чтобы не видно.

– У всех солдат за плечами травмы.

– Не такие. Твои глубокие, Дэйзи, почти несовместимые с жизнью.

Он не мог этого знать. Но продолжал давить на меня, как минуту назад я на него.

– Физиологические? Психологические? Ты испытала боль… от чего?

Мне не нравилось, что он копает внутрь меня. Туда было нельзя, никому нельзя. Но того, кто сидел напротив, не останавливало понимание о том, что мне некомфортно.

– Агония от ранений? Болезненные отношения? Все вместе?

Он подобрался слишком близко, слишком точно. И он был прав: желание жить во мне оставалось лишь номинально. Не столько желание, сколько надежда, что однажды, может быть, вновь появится в этом смысл. То, ради чего.

– Так что? – Арид смотрел, прищурившись. И не поймешь, то ли дым в глаза, то ли предельная внимательность. – Меняем мою историю на твою?

– В моей нет ничего… интересного.

– Мне решать.

Я даже рассказать её не смогу.

– Ты ищешь не там и не то. За моими плечами… нет особенных… травм.

Все можно пережить. Если очень хотеть.

– Моя интуиция еще работает.

Продолжал висеть в воздухе вопрос. «Меняем мою историю на твою?» На него надлежало ответить. Хотелось, конечно, узнать, что случилось в «Квадроне» некоторое время назад. Очень хотелось.

Но я качнула головой и выдала лишь одно слово:

– Нет.

«Не меняем».

Никто не пролезет внутрь меня уже никогда. Вход завалило взрывом.

Пора было уходить, пока выпитое пиво не завело наш диалог в совсем уже неудобные дебри. Я взяла в руки тарелку, стакан. И тут же получила саркастичный вопрос:

– Хочешь помыть посуду? Думаешь, это спасет тебя завтра от полноценной тренировки? И я позволю тебе мести двор?

– Нет, командир. Не спасет.

Болело внутри царапнутое место про мою травмированность. Пусть я собрана из кусочков, пусть мой внутренний рисунок некрасив, но и вскрывать это место лишний раз не надо. Ни одна на свете история этого не стоит.

Я развернулась и зашагала к дому с посудой, когда меня нагнала фраза:

– Я все равно раскопаю, капрал.

«Копай» – я не стала ни поворачиваться, ни отвечать.

Информации об этом нет, личные дела уничтожены, чтобы не задевать чужую честь. Чтобы не летели головы и погоны, чтобы те, кто этого не заслуживает, могли служить дальше. Арид ни до чего не докопает – бумаг нет. Только моя память.

А в ней темно. И вход наглухо заварен.

6.3

Арид

(ChristinaGrimmie- Deception)

В том, что он её коснулся, Арид был уверен. Помнились под пальцами её соски, он однозначно прижимался к ней пахом. Не зашел дальше – хвала Создателю, – не зашел в реальности. Иначе уловил бы это по выражению лица Дэйзи, по невербальным знакам. Он слишком хорошо такие вещи чувствовал и подмечал.

Ночь, костер. Она давно ушла в дом, а он всё сидел, смотрел не на пламя уже, на угли; бревна прогорели. И продолжал чувствовать тягу. Некую странную тягу к девушке в собственном доме, не только физическую тягу, но душевную, зовущую, как магнит.

«Пусть это будет нейроксин, – мысленно ворчал Арид, – пусть его «пробудил» наркотик, и пусть его отпустит завтра. Будто ничего не было». Она – временный элемент в жизни, пришла – ушла. И будут отдельно от него однажды снова течь её будни, его тоже. Какие? Вопрос. Наверное, довольно тусклые, судя по внутреннему настрою. Но у него есть важные дела, которые нужно закончить, есть миссия. Джейн в эту миссию не вписывалась, туда, собственно, вообще не вписывался никто, способный пробить брешь в его стабильном, спокойном поле, если спокойствием можно назвать постоянную ненависть. Ему нужно завершить довольно важную задачу, способную повлиять на судьбы тысяч людей, но не тысячи, если быть честным, его волновали. А опороченное имя. Он слишком много в него вкладывал, чтобы вот так просто выкинуть, как оплеванное и затоптанное пальто.

А Джейн…

Он покачал головой,