– Будет намного проще, если я получу дом тетки без необходимости выходить за кого-либо замуж с единственной целью завладеть ключами.

Мать сняла темные очки и посмотрела на нее полным упрека взглядом.

– Другого выхода нет. Конечно, если бы это зависело от меня, ты бы немедленно получила дом, но я понятия не имею, как это можно сделать. Закон очень путаный. Не сомневаюсь, что твой отец лучше во всем этом разбирается, я в этом уверена.

– Да, я знаю. Прости мне мою раздражительность. Я просто имела в виду, что предпочла бы сама зарабатывать на жизнь. Я почти приступила к важному эксперименту. Если он окажется удачным, мне не надо будет ни за кого выходить замуж. Я тогда получу здесь стипендию и жилье.

– А что, если ничего не получится?

– Ну, я… я думаю, все получится, – она сглотнула, подбирая выражения, чтобы ее объяснения не звучали высокомерно. – Этот эксперимент уже ставили раньше, но не вполне правильно. Я сейчас как раз работаю, чтобы это исправить. Это будет довольно несложно.

– Ну а если все-таки нет? – настаивала ее мать. – Просто скажи, что пойдешь на этот бал, и я почувствую себя счастливой. Мне неприятно думать, что тебе придется вернуться домой и страдать там от безделья.

– Если мне придется вернуться домой, я найду для себя работу учительницы в школе, – возразила она, стараясь казаться воодушевленной этой идеей.

– И ты уверена, что это лучше, чем выйти замуж за Фрэнсиса Фэншоу?

Грэйс начала терять терпение.

– Послушай, если я выйду замуж, я стану чьей-то женой. У жен есть обязанности. Если у меня будут дети, я года на полтора потеряю рассудок – не смотри на меня так: с тобой это было и с Джеймсом, и с Вильямом, и это было ужасно – полтора года рыданий по всякому поводу и без и каша вместо мозгов – в таком состоянии я просто не смогу работать. А потом то же самое произойдет со следующим ребенком, а потом я постепенно вообще расхочу работать, и в голове у меня постоянно будет каша, и я буду просто…

– Что? – воскликнула мать, повышая голос. – Ты будешь кем? Будешь вроде меня? Это что, так ужасно? Ты относишься ко мне с таким пренебрежением, а ведь я смогла доехать сюда, чтобы тебе обо всем рассказать! Не так уж много женщин отважится отправиться на расстояние более пятидесяти миль от дома в одиночку!

Грэйс не стала спорить; как всегда, у нее появилось чувство, что она ударила котенка, она почти ощущала под своей рукой его хрупкие косточки. Она долго просила прощения, а потом, взяв мать под руку, медленно, так как та не могла ходить быстро, повела ее в пустую столовую и попросила принести чай.

Пока чай заваривался, Грэйс, как бы размышляя вслух и стараясь говорить непринужденно, заявила, что, возможно, на балу будет действительно весело.

После этого, казалось, все утряслось. Поскольку леди Кэрроу не заказала для себя номер в гостинице, но слишком устала, чтобы сразу отправиться на поезде в обратный путь, Грэйс пришлось отвести ее в домик для гостей напротив здания колледжа. Зная, что мать будет чувствовать себя неуютно на новом месте, Грэйс провела с ней остаток дня. Когда она, наконец, вернулась в колледж, уже темнело. Кузнечик, проникший к ней в комнату через открытое окно, сидел на ее реферате об эфире. Грэйс согнала его. Неловко согнувшись над столом, она долго стояла, проглядывая страницы, пока у нее не заболела спина. В ее отсутствие ей перестелили постель, свежие простыни притягивали ее, но она и так уже потеряла слишком много времени. Усевшись в свое неудобное кресло, она зажгла лампу и ущипнула себя, чтобы не заснуть за чтением.

Грэйс закончила чтение реферата после полуночи и только тогда обнаружила свои часы, лежащие на стопке уже прочитанных книг. Досадуя на себя, она взяла часы в руки и открыла крышку, чтобы завести их. Часы уже были заведены до упора. Они показывали правильное время. Кто-то отполировал их, и во внутреннюю часть крышки была вложена аккуратно обрезанная по кругу новая копия гарантии от мастера. Недоумевая, она посмотрела на запертую дверь и решила утром расспросить привратника. Однако утром она забыла об этом, отправившись провожать мать на станцию.

Старший клерк промчался мимо на роликовых коньках. Таниэль не стал спрашивать его, что это значит. Этим утром, проснувшись, он обнаружил в своем чемодане уютно устроившегося там Катцу; по-видимому, на сегодня осьминог решил несколько изменить свои странные привычки. В чемодане уже недоставало нескольких пар носков и воротничков. У Таниэля не было настроения протестовать. В чистой кухне с дверью, открытой в мастерскую, откуда доносилось тиканье и вздохи часов, он ощущал себя сидящим на берегу моря. Все это закончится, когда Спиндл завершит свой отчет и Уильямсон пришлет сюда своих людей.

Таниэль нажал пальцами на веки и следил за цветами входящего кодированного сообщения, стараясь собраться с силами, чтобы снова отправиться к Уильямсону. Он хотел убедиться, что Уильямсон получил его телеграмму, кроме того, надо было сообщить ему об алмазах в механизме Катцу. Он медлил, перед ним ясно вырисовывалось его собственное будущее, когда ему придется вернуться в свое жилище по соседству с тюрьмой и речной сыростью после того, как он поможет превратить в призрак висельника человека, использующего алмазы, каким бы преступным путем они ни были заработаны, для создания совершенных механизмов. Он вздрогнул, когда на его плечо опустилась чья-то рука.

– Вот так на, это вы! Что вы тут делаете, прячась ото всех?

Это был джентльмен, которого он встречал вчера, мистер Фэншоу.

– О… доброе утро, – ответил Таниэль. – Если бы я знал, что вы здесь работаете, я бы, конечно, заговорил об этом вчера.

– Я не вполне отсюда, – произнес Фэншоу театральным шепотом. – Я прислужник Форин-офиса, и я похищаю людей, – он с интересом посмотрел на Таниэля. – Удивительно, что мы вас до сих пор не наняли, принимая во внимание ваш опыт в восточных делах.

– Мой… что?

– Крофт! Крофт! Я его у вас забираю. Клянусь, это последний.

– Не понимаю, почему Хоум-офис должен становиться жертвой устраиваемых Форин-офисом развлечений, – язвительно сказал старший клерк.

– Зачем вы надели ролики?

– Так приходится делать меньше движений.

– Я вам его верну к следующей пятнице, не волнуйтесь, – ухмыльнулся Фэншоу. – Нам в ту сторону, мистер…

– Стиплтон.

Таниэль еле поспевал за стремительно шагающим Фэншоу. Вскоре они вновь оказались на нижнем этаже в длинной, богато декорированной галерее, соединяющей Хоум- и Форин-офисы. Над лестницей из красного дерева, поскрипывание которой под ногами отдавалось гулким величественным эхом, висел портрет королевы в полный рост.

– Простите, сэр, я не понимаю, что происходит…

– Происходит то, что Форин-офис устраивает бал, – ответил Фэншоу, – а балы Форин-офиса всегда требуют огромной – размером с Гималаи – административной подготовки. Очень важно, чтобы на балу присутствовали всевозможные послы, и все они должны в определенное время поговорить с таким-то и таким-то или с тем-то и тем-то, и нет, такого-то нельзя сажать рядом с индийцами, и – как? у нас нет зеленого чая? И будут ли итальянцы, потому что, если будут, то венгры не придут, и так далее… Улавливаете суть? – Он бросил лукавый взгляд в сторону королевы. – И все это, конечно, оказывается важнее, чем информация о том, какой заговор готовится в Китае, или не собирается ли Киётака Курода снова вторгнуться в Корею. Дипломатические переговоры, происходящие во время бала, неизбежно отвлекают сотрудников от менее существенных территорий. Если в стране нет британского присутствия, она никого не интересует. Это, конечно, глупый подход, поэтому я привлекаю людей из других департаментов. У нас никто не говорит по-японски, и мне нужен кто-нибудь в помощь.