Есть версия, согласно которой отец Арсений является собирательным образом, а не реально жившим человеком. Если бы оно действительно было так и отец Арсений был придуманным персонажем, то практическая ценность изложенного материала упала бы в разы. Ведь тогда бы получалось, что описанные подходы по преодолению травматического опыта не прошли реальной апробации, а были вызваны к существованию лишь чьим-то воображением.

Версия о призрачности отца Арсения снимается в предисловии, написанном протоиереем Владимиром Воробьёвым, ректором Православного университета во имя святителя Тихона, Патриарха Московского (священником уважаемым, признанным и не бросающим слов на ветер). И отец Арсений был реален, и реальны были его чада, и, следовательно, реален был их опыт преодоления травматической доминанты (или, в несколько иной формулировке, опыт такого выстраивания ритма и уклада жизни, при которых травматическая доминанта не может созреть, раскачаться, разогнаться и начать поглощать ментальное пространство человека).

* * *

Многочисленные примеры сопротивления разлагающему воздействию травматических обстоятельств приводятся в лекциях цикла «Остаться человеком: Опыты, мегаполисы, концлагеря»[51]. В третьей и четвёртой частях лекций разбирается тема выживания, которая включает в себя и понятие психологического выживания. Указанное понятие означает, что человек выживает именно в качестве личности, а не просто в качестве биологического объекта.

То есть человек, который выжил в обстоятельствах, несущих в себе «травматический заряд», не просто выходит из этих обстоятельств телом, но и сохраняет свою идентичность (на практике во многих случаях можно говорить, что именно в огне травматического смерча человек обретает, выковывает свою идентичность, поднимаясь над собой прежним, инертным). Мало выжить в войне, важно, чтобы война закончилась для человека в его сознании (вспомним пример Эрика Ломакса, для которого война не заканчивалась тридцать лет после её фактического, на уровне политических решений и военных операций, окончания).

Беседы 22–25 третьей части цикла и беседы, начиная с 24-й, четвёртой части цикла (предполагается, что лекции будут продолжены) пронизаны темой Искры Жизни. Свет Искры Жизни противостоит процессу деформации личности и превращения личности в Живой Труп в условиях стресса и «жёсткого излучения» травматического опыта. Одним из аспектов превращения в Живой Труп является тотальный захват личности апатией, которая сковывает все исходища души, в результате чего человек превращается в машину, в шаркающий ногами механизм, автоматически реагирующий на импульсы, поступающие извне.

Тема противостояния превращению в Живой Труп была отражена в частях 4.1 и 4.2 статьи с одноимённым названием (отдельное название части 4.1 — «Доминанта жизни и точка опоры»[52], части 4.2 — «Мы человеческого рода…»[53]). В части 4.1 Искра Жизни была представлена с позиций учения о доминанте как доминанта жизни.

В текстах было показано, что процесс разложения личности, наблюдаемый в концентрационных лагерях, может протекать по сходному руслу и в условиях относительно мирной жизни. Принципы разложения личности под воздействием жёсткого травматического опыта и в лагере, и в городе (насилие в семье, например), иными словами, при различных внешних условиях, сходны, если не сказать большего (общи?). И потому так важно понимать принципы, на основании которых человек может противостоять мертвящему яду проникающей внутрь апатии.

В этом смысле человеку, никогда не бравшему в руки оружия и никогда не одевавшему на себя арестантскую робу с номером, пригодится опыт воина или мирного жителя, не потерявших рассудок в запредельных условиях военного времени, а также заключённого, не потерявшего человеческий облик в запредельных условиях лагеря уничтожения.

Боевой опыт и книга Юрия Бессонова «26 тюрем и побег с Соловков» (Бег под прицелом; вера и любовь как иммунитет)

Юрий Бессонов — профессиональный военный, офицер царской армии. После революции 1917 года, когда была объявлена охота на тех, кто имел к прежнему режиму хотя бы маломальское отношение, он был арестован и отправлен в заключение. Во время нахождения в отделении Соловецкого концлагеря ему было предложено помогать администрации в подавлении заключённых, на что он вследствие своих убеждений пойти не мог (условия, в которых люди отбывали наказание в те годы, трудно представить, исходя из реалий нынешних; в те годы заключённые, скорее, уничтожались, чем содержались).

Необходимо подчеркнуть, что в послереволюционные годы люди заключались в концлагеря (где многие и заканчивали путь своей земной жизни) не за фактические преступления (которых могли и не совершать), а вследствие самого факта своего существования. Достаточным предлогом для «сухого расстрела» (смерть в концлагере) являлись принадлежность человека к дворянскому сословию, идейные расхождения с господствующей партией, принадлежность к классу, который был обозначен господствующей партией как враждебный. Достаточным предлогом являлась принадлежность человека к фамилии, из которой в годы прежней власти выходили более или менее заметные деятели. Многочисленные примеры тому содержатся в многотомной серии книг «Воспоминания Соловецких узников», в первом томе которой приводятся воспоминания Бессонова и его «коллеги» по побегу, Мальсагова.

Не имея возможности вследствие своих убеждений пойти на сотрудничество с администрацией и боясь, что он не вынесет условий заключения, Бессонов пребывал в раздумьях по поводу своей дальнейшей жизни. Все размышления, к каким он приходил, казались ему теорией и не давали «смысла». Всё отошло на задний план, ему «чего-то не хватало. И что-то было важней всего. Но что?» Он мучился, искал и не мог понять, в чём дело. Наконец он почувствовал всё ту же силу, всё тот же импульс, которые не мог вытравить в тюрьме. Что именно почувствовал? — «Силу сильную», любовь.

Некоторые выражения автором не расшифровываются. Предположительно, слова о том, что он не мог вытравить любовь в тюрьме, могут иметь следующее значение. Некоторые люди, попадая в экстремальные обстоятельства, ожесточаются, перестают делиться с ближними едой, добрым словом. Они начинают вести полуживотный образ существования, полагая, что такая стратегия поможет им выжить. Но кто-то, даже испытывая нехватку в еде и в силах, всё равно оказывает любовь к ближним, делится с ними и едой, и добрым словом.

Понимаемые в таком ключе слова Бессонова можно сопоставить с опытом Евфросинии Керсновской, рассматриваемым в третьей части работы «Преодоление травматического опыта: христианские и психологические аспекты» (см. главу «Евфросиния Керсновская и её книга „Сколько стоит человек“»[54]). Когда в крайне стеснительных условиях заключения и голода один человек посоветовал ей никогда ни с кем не делиться едой, она не приняла этот совет. Даже оставаясь в крайне стеснённом положении, она, чем могла, делилась с ближними. В рамках эгоистической модели выживания её поведение могло показаться безумием. На самом деле Евфросиния избежала разрушительных последствий влияния голода.

Она избежала необратимых форм авитаминоза (от недоедания), голод не доводил её до исступления, она, даже находясь на