Отбросив сумку в сторону — монеты громко и противно зазвенели, — я перевернулась на живот, обнимая подушку и зарываясь в неё лицом. Слёз больше не было. Если бы от воспоминаний можно было так же легко избавиться.

Я хорошо помнила тот вечер под ракитой год назад. Так четко и ясно, словно это было только вчера. Как и боль, скрутившую тело, и мою наигранную пустую улыбку, которую я через силу выдавливала из себя, слушая утверждения, что в следующий раз всё будет лучше и хорошо. Кивала, соглашалась и умирала от стыда и отчаянья.

Не будет, уже не станет.

Помнила, как всю ночь проревела, вымаливая прощение у строгой Богини Матери, убеждая её и себя, что так надо, что так правильно, что мы любим друг друга и эта ночь ничего не изменит, а лишь крепче свяжет нас. Клялась, что это в первый и последний раз решалась на такое вне священного союза.

Себя убедить удалось, Богиню — нет.

И вот оно наказание.

Следующие часы я раз за разом прогоняла через себя прошедшие годы. Вспоминала каждый жест и улыбку, наши долгие прогулки с Иваром. Подаренные им цветы, от аромата которых кружилась голова. Звезды, которые были такими яркими над нашими головами. И это безграничное ощущение счастья, пьянящее сильнее любого вина.

Любила? Да. Того мальчика с бездонными карими глазами и очаровательной улыбкой, от которой замирало сердце. Только вот что сейчас осталось от этого мальчика, который спасал меня в ледяной воде?

Надо было понять, что Ивар меняется. Еще год назад, когда он приехал неожиданно чужой и холодный, как колюче смотрел и собственнически сжимал в своих руках, игнорируя мои болезненные гримасы и удивлённые взгляды.

Не хотела верить, не хотела признавать и акцентировать внимание, слишком занятая болеющим отцом. По-детски уверенная в нашей любви.

Зачем согласилась тогда на его требования? Потому что боялась потерять. Как глупо и страшно. Цеплялась, держалась и умирала. А за что пала? Ведь нет больше того мальчика солнечной улыбкой. И той девчонки тоже нет. Умерла, рассыпалась прахом, сгорев от боли и тоски.

Оставался лишь долг. Жизнь за жизнь…

Всего лишь одна ночь. Ночь с человеком, которого ненавидела всем сердцем. Разве это высокая цена за спасение чужой жизни? Я не знала, но выбора не было. Ведь хранить мне было нечего.

Часы пробили полночь, когда я тенью, никем незамеченная прошла по коридору, открыла знакомую дверь и бесшумно скользнула внутрь.

В покоях было темно, лишь пара светильников по углам, которые скорее не освещали, а наоборот еще больше усиливали напряжение и сгущали обстановку. Или может быть дело в моём состоянии. Всё тело, а не только щеки, горели от жгучего стыда. Нервная дрожь заставляла мелко трястись, и больше всего мне хотелось сбежать отсюда.

«Не смогу… не смогу…»

Честно говоря, я уже сделала шаг назад, чтобы последовать своим желаниям, как из спальни неожиданно вышел граф. Мужчина замер в дверях, и я всё никак не могла разглядеть выражения его глаз, которые были скрыты в сумраке ночи.

— Айола? — в голосе слышалось удивление, а я дернулась в ответ, услышав своё имя в его устах.

— Ваше предложение еще в силе? — прочистив горло, спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха.

— Да, — тихо ответил он.

— Тогда я согласна.

И сама не верила в то, что произнесла это, лишая себя последнего шанса на побег. Но сделанного не воротишь и отступать было не в моих правилах.

Торнтон еще некоторое время изучал меня, потом подошёл к шкафу и достал из ящика небольшой бумажный прямоугольник, который демонстративно положил на журнальный столик у дивана.

— Это чек на четыре с половиной тысячи золотых. Его можно будет обналичить в любом отделении банка уже завтра утром. Распоряжение я отдал.

Я кивнула, чувствуя, как в груди всё закипает от гнева и отчаянья.

«В этом весь Торнтон. Невыносимый, заносчивый, самоуверенный. Он уже приготовил всё. Отдал распоряжения, подписал чек. Значит знал, что я соглашусь и приду к нему этой ночью. Не сомневался, что попаду в его сети. Невозможный человек. Невыносимый, который всегда получает то, что хочет. И здесь он угадал… Я ведь пришла, сдалась…»

Как же мне хотелось разорвать эту бумажку в клочья и бросить их в лицо графу, с наслаждением смотреть, как от гнева заблестят его глаза. Как много мне хотелось, но сделать я ничего не могла.

— Хорошо, — лишь сдержанно кивнула ему.

После чего прошагала прямо в спальню и застыла на мгновение у огромной кровати. Подавив рвущийся наружу всхлип, покрепче стиснула зубы и, путаясь в длинном подоле сорочки, забралась в постель. Вытянулась во весь рост, сложив руки на животе, и крепко зажмурилась.

Уже не маленькая девочка и хорошо знала, что должно произойти. Больно уже быть не должно, а всё остальное… Переживу, перетерплю и выдержу.

Смогу.

А сама замерла, прислушиваясь к каждому шороху и звуку приближающихся шагов, мысленно считая от одного до десяти и обратно.

«Всё будет хорошо… всё будет…»

— Ох, — выдохнула я, когда меня неожиданно схватили за локоть и выдернули из постели, заставляя столбом застыть рядом с ней, непонимающе распахнув глаза.

Торнтон всё ещё сжимал мою руку и стоял так близко, что я могла разглядеть каждую чёрточку его лица. И это несмотря на то, что в спальне было достаточно темно.

— Так не пойдёт, — неожиданно хрипло произнёс мужчина. — Только не так…

— Вы же требовали от меня ночь в своей постели. Разве я не сделала то, что вы хотели? — спросила у него, чувствуя, как бешено бьётся сердце в груди.

Он был слишком близко.

— Не так, — повторил Элкиз, отпуская мой локоть и поднимая руку вверх.

Ладонь коснулась растрёпанной косы, наводя еще больший беспорядок, расплетая волосы и пропуская через пальцы светлые пряди.

— Я не понимаю, — прошептала в ответ, не зная, что делать и куда бежать.

Всё было не так, как я представляла, и эта неправильность и неоправданность представлений сводила с ума.

В моих представлениях Торнтон должен был повалить меня на постель, задрать подол сорочки, навалиться сверху, до боли сжимая грудь, и сделать своё дело. Ну уж точно мужчина не должен был так касаться моих волос, которые уже мягкими волнами падали на грудь и плечи, окружая лицо пушистым облаком.

— Моя ночь и мои правила, Айола, — произнёс Торнтон одними губами, но я поняла.

Чуть шершавая ладонь мимолётно коснулась плеча, обхватила затылок, большим пальцем поглаживая бьющуюся на шее жилку.

— Боишься?

— Не понимаю, — повторила я и прикусила губу, пытаясь понять природу своих чувств и желаний.

Его лицо приближалось. Или моё к нему, направляемое чужой волей? Я не могла толком сказать. Всё смешалось: звуки, запахи, цвета и собственные ощущения. И среди этого безумия затерялась я.