Что касается Австро-Венгрии, то в отношении этой монархии вопрос, по-видимому, не стоял столь согласованно. По донесению А.П. Извольского, во Франции существовали даже некоторые симпатии к этой монархии, основанные на представлении о присущем в стране Габсбургов стремлении к независимости от Германии и на оказанных ею услугах в Алжезирасе. Такие же симпатии, но по другим, может быть, причинам, существовали и в Англии в еще более сильной степени.

Что касается земельных приращений, то из слов Делькассе можно было заключить, что Франция для себя не ищет в Европе никаких приобретений, за исключением Эльзаса и Лотарингии. В Африке она удовольствовалась бы уничтожением последних остатков Алжезирасского акта и небольшими исправлениями колониальных границ. Англия, по мнению лиц, обсуждавших вопрос, также не ищет завоеваний в Европе, но потребует колониальных приращений за счет Германии и, вероятно, возбудит вопрос о восстановлении самостоятельности Ганновера. Ни в том ни в другом вопросе она со стороны Франции, по-видимому, не встретит препятствий. Шлезвиг и Гольштейн, добавляет Извольский, должны бы отойти к Дании, несмотря на двусмысленное поведение датского правительства. Что до России, то она, по мнению беседовавших, конечно, потребует свободы проливов и тут должна встретить полную поддержку Франции.

В отношении Австро-Венгрии, давно уже искавшей предлога для производства какой-либо военной демонстрации против Сербии, Делькассе высказывался менее определенно. Сам же Извольский, говоря, впрочем, лично от себя, настойчиво указывал на необходимость положить конец Габсбургской монархии, являвшейся, по мнению его, совершенным анахронизмом. Он признавал необходимым призвать входившие в состав империи Габсбургов народности к самостоятельному политическому существованию.

«Я стараюсь внушить здесь мысль, – заключал свое донесение А.П. Извольский, – о едином и сильном Сербо-Хорватском государстве, с включением в него Истрии и Далмации, как о необходимом противовесе Италии, Венгрии и Румынии».

В этом отношении ему пришлось, к сожалению, встретиться с предвзятым и вполне неправильным мнением, господствовавшим во Франции, что Далмация и Истрия по этнографическому составу принадлежат к итальянским странам.

Насколько мне известно, против формулировки целей войны, как они выражены были в беседе А.П. Извольского с Делькассе, не встретилось возражений ни со стороны России, ни со стороны Англии. Что же касается вопроса об определении земельных приращений, то обсуждение его было признано Россией преждевременным, и лишь в марте следующего года наше Министерство иностранных дел сочло необходимым вернуться вновь к этому вопросу.

Телеграммой 8 марта С.Д. Сазонов сообщил Извольскому, что относительно условий будущего мира он признает желательным, чтобы французское и английское правительства снабдили особыми полномочиями своих послов в Петербурге для возможности предварительного обсуждения условий его совместно с ним. По мнению нашего министра иностранных дел, главные условия мира должны бы быть подразделены на 3 категории: 1) условия, являющиеся для того или другого из союзников бесспорно необходимыми, как затрагивающие его жизненные интересы; 2) условия, по которым допустимы взаимные уступки с целью согласования отдельных интересов трех союзников и 3) условия, которые не затрагивают непосредственно интересов союзников, но являются существенными для сохранения мира в будущем и поддержания союзных отношений.

Однако вновь вопрос этот заглох на некоторое время, и в России он всплывает еще раз только в 1916 г.

В январе названного года великий князь Николай Михайлович, сын младшего брата императора Александра II, очень образованный и начитанный человек, остававшийся все время в тени, движимый, вероятно, «прыгавшим» в нем честолюбием, обратился к императору Николаю II с письмом, в котором возбуждал вопрос о необходимости уже тогда подготовиться к выбору тех людей, которым будет вверено на международной конференции, как он выразился, «поддерживать честь и величие России». Великий князь выражал желание попасть в число этих избранников, не выдвигая себя, однако, по-видимому, только из «скромности», на пост главного действующего лица. Об этом своем желании он писал и другим лицам, которые могли бы оказать ему свое содействие, в числе их и Сазонову. С.Д. в словесной беседе старался отклонить великого князя от его мысли; он пытался разъяснить автору письма, что второстепенная роль ему, великому князю, не подобает, равно как не подобает и несение какой-либо ответственности за решение будущей конференции, особенно в то время, когда все великие князья (за исключением все возраставшей популярности великого князя Николая Николаевича, несмотря на его удаление на Кавказ) потеряли любовь и уважение русского общества.

Выслушав откровенный и простой ответ нашего министра иностранных дел, великий князь Николай Михайлович не прекратил, однако, своих домогательств, лишь изменив несколько их характер.

В сентябре месяце того же года, спустя некоторое время после оставления С.Д. Сазоновым поста министра иностранных дел, великий князь Николай Михайлович в одном из своих писем к императору вновь возвращается к вопросу о будущих мирных переговорах и, опираясь на пример Франции и Англии, где, по его словам, уже давно действуют подготовительные комиссии, из которых особенно удачно якобы работает французская, созданная по инициативе и под руководством Бриана, предлагает образование такой же комиссии в России под своим председательством.

«Если бы выбор председателя такой комиссии, – пишет он уже вполне откровенно, – пал на меня, то я ручаюсь закончить дело с успехом и с таким расчетом, чтобы не попасть врасплох ко дню окончания военных действий».

В виде уступки времени великий князь Николай Михайлович намечал приглашение в состав своей комиссии двух членов Государственного совета и двух членов Государственной думы, правда, прогрессивно-правого оттенка.

Интересно отметить, что в то время как наш посол в Париже А.П. Извольский, а за ним и огромное большинство считали необходимым полное расчленение Австро-Венгрии, великий князь Николай Михайлович высказывал прямо противоположное воззрение, едва ли имевшее за собой в России многих сторонников; он придерживался мнения: «Si l’Autriche n’existait pas, – il faudrait la cre′er» (франц. «Если бы Австрия не существовала, ее следовало бы создать»).

«В центре Европы, – писал он императору, – выгоднее иметь разноплеменную и слабую Австрию, чем сильную Германию. Вот и надо обратиться в случае полной победы к унижению и расчленению Германии: Шлезвиг – Гольштейн отдать Дании, Эльзас и Лотарингию – Франции, Люксембург – Бельгии, часть устьев Рейна – Голландии, Познань – Польше, часть Силезии (саксонскую) и часть Баварии – Австрии; кроме того, заставить уменьшить флот до минимума, но отнюдь не вторгаться в ее внутренние распорядки, так как все эти принцы и князья переругаются сами между собой, равно как и бюргеры, и социалисты, и ученые, и писатели…»

Попутно отметим, что не упавшая после потери Галичины и Польши, а, наоборот, снова возросшая после кавказских побед популярность великого князя Николая Николаевича, по-видимому, не давала покоя в числе других и великому князю Николаю Михайловичу. Небезызвестный своей двуличностью, он счел необходимым о ней, о возраставшей популярности великого князя Николая Николаевича, писать царю, предупреждая его об опасности: