Будучи одним из самых приближенных сотрудников русского Верховного главнокомандующего в 1914–1915 гг. по стратегическим вопросам, я никогда не слышал от великого князя несогласия с основами первоначального стратегического развертывания.

В послевоенной литературе приходилось нередко слышать упрек в том, что Россия начала войну «распыленными» силами, причем критики не могут только сойтись в том, против которого из двух противников – Германии или Австро-Венгрии – необходимо было направить удар, ограничившись заслоном к стороне другого. Уже одни споры о направлении удара свидетельствуют о сложности вопроса. Но к объяснениям спорящих я позволю себе добавить лишь то соображение, что сосредоточению всех сил против Австро-Венгрии препятствовали наши договорные отношения с Францией о скорейшем наступлении в Восточную Пруссию и опасения за безопасность собственной столицы, в которой находилась почти вся наша военная промышленность. Сосредоточением же всех русских сил против Германии с выставлением заслона против Австро-Венгрии мы рисковали получить в спину удар всей австро-венгерской армии, представлявшей в начале войны весьма значительную наступательную силу. К тому же русские наступательные армии, направленные в сторону Германии, были бы нацелены не на войска неприятеля, а в пространство, ими не занятое, и потому удар их получился бы впустую. Армии, правильно использованные, не могут иметь предметом своих действий не занятую войсками территорию, как равно они не могут безнаказанно оставлять без внимания неприятеля, висящего у них на фланге или угрожающего их тылу.

2. Мои довоенные отношения к великому князю

До назначения своего на пост генерал-квартирмейстера Генерального штаба я мало знал великого князя, имея возможность наблюдать его только издали. Отбывая ценз батальонного командира в лейб-гвардии Финляндском полку, я представлял ему свой батальон. Смотр прошел благополучно, и я получил благодарность за вид людей, стройность их движений и умело проведенное учение. Помню, еще один или два раза мне приходилось командовать стороной на тактическом учении. В конце – внушительный разбор, короткое «спасибо» солдатам и быстрый отъезд от войск верхом на крупном породистом скакуне. За ним, поспевая лишь вскачь, летела вдогонку небольшая свита. Статная, сравнительно молодая фигура главнокомандующего, его тонкие породистые черты лица, отчетливая, отчеканивающая каждое слово речь, наконец, общая уверенность в себе производили сильное впечатление.

Видел я его и в гневе на одном неудачном кавалерийском маневре, сильно разносившего старого тучного генерала за его приверженность «к конским телам и тихим аллюрам». Справедливо, хотя и несколько жестко, подумал я, проникаясь уважением к его знаниям и разумности его требований.

Самому мне в этот период времени пришлось делать лишь однажды доклад великому князю. Это было в год, когда великий князь только что вступил в исправление должности председателя вновь учрежденного Совета государственной обороны, я же был начальником оперативного отделения Генерального штаба. Доклад касался будущих взаимоотношений Главного управления Генерального штаба ко вновь образованному совету, впервые сформированному в России. Доклад прошел гладко и, насколько помню, не вызвал никаких возражений.

Вскоре я уехал в г. Киев, где вступил в командование полком; оттуда я вернулся в Петербург лишь через два года, будучи вновь приглашен на службу в Главное управление Генерального штаба.

«А мы думали вас вскоре видеть у себя в Петербургском округе в роли командира гвардейского полка», – сказал мне при первой встрече начальник штаба округа генерал барон Бринкен.

В это время великий князь подбирал к себе в округ командирами гвардейских полков кандидатов из армии, и я впервые узнал, что удостоился занесения в соответствующий кандидатский список.

Со времени назначения моего генерал-квартирмейстером Генерального штаба (1909 г.) мне приходилось видеть и беседовать с великим князем чаще и в более интимной обстановке. Несколько раз я был приглашаем к участию в поездках в Кронштадт и на побережье для осмотра крепости и ближайших морских подступов к столице. Безопасность Петербурга сильно заботила великого князя, и он очень упорно настаивал на возможно далеком вынесении морских батарей названной крепости вперед и на скорейшем освобождении ядра Кронштадта от ряда опасных складов. Идея была, конечно, вполне правильной, но она требовала огромных денежных средств.

Мое положение было чрезвычайно трудным, так как, с одной стороны, требования начальства Петербургского военного округа были весьма справедливы, а с другой – мне приходилось ввиду ограниченного отпуска денежных средств противополагать этим нуждам еще более вопиющие нужды западных округов, которые являлись более угрожаемыми со стороны возможных противников. Мне, однако, чрезвычайно приятно констатировать, что в большинстве случаев мои доводы оказывались для великого князя достаточно убедительными. Лишь однажды по вопросу о возведении в финском заливе приморских батарей на искусственно подготовленных основаниях великий князь не согласился с приведенными ему мной доводами и, прервав беседу, твердо заявил о своем намерении довести проект округа до сведения председателя Совета министров.

«Не огорчайтесь, – сказал мне его помощник генерал Газенкампф. – Великий князь внутренне оценил ваше прямое и откровенное слово».

Через несколько дней рассмотрение данного проекта состоялось у П.А. Столыпина, в его кабинете на Фонтанке, причем мне было крайне лестно констатировать, что требования великого князя, им лично изложенные, оказались уже значительно более смягченными: на самом же заседании великий князь лично заявил, что по соображениям общего порядка и во внимание к нуждам других крепостей он не настаивает на немедленном осуществлении своего проекта, который может быть подвергнут дальнейшему изучению в целях возможного сокращения расходов. Впоследствии проект этот был заменен более полно решавшим вопрос устройством морской укрепленной базы в Ревеле (с приморскими батареями на острове Паркалауд) и общим усилением флота Балтийского моря.

Случай этот мне ясно доказал, что будущий Верховный главнокомандующий умел выслушивать и оценивать серьезную обоснованность возражения.

Великий князь стал во главе действующих армий и флота, когда штаб Верховного был уже сформирован и открыл свою деятельность, начавшуюся с момента объявления войны. В первые дни по своем назначении он проживал в своем имении «Беззаботном», находившемся недалеко от Петергофа, летней резиденции государя, и никого не принимал. Не желая сменять Верховного главнокомандующего в выборе ближайших сотрудников, в особенности по стратегической части, я тогда же просил начальника штаба доложить великому князю мою просьбу располагать по своему усмотрению должностью генерал-квартирмейстера при Верховном, на которую я перешел по заранее утвержденному на случай мобилизации расписанию. Моему примеру последовали и некоторые мои сотрудники. Все мы получили на следующий же день просьбу великого князя оставаться на своих местах, что и дало нам право в будущем рассчитывать на полное доверие со стороны Верховного главнокомандующего.

В вообще малообъективных «Воспоминаниях» бывшего русского военного министра В.А. Сухомлинова есть упоминание о том, что состав штаба Верховного главнокомандующего был оставлен по настоянию государя в том виде, в котором он был подготовлен на случай командования действующей армией самим императором. Не имею данных спорить против этого, но лучшим доказательством того доверия, которое мы заслужили в глазах великого князя, заключается в том, что первоначальный состав чинов управления генерал-квартирмейстера, а может быть, даже и всего штаба оставался в одном и том же виде до самого ухода великого князя Николая Николаевича из Ставки в 1915 г., несмотря на весьма легкую возможность внесения в него перемен вследствие вообще быстрого продвижения личного состава армии в условиях военного времени.