– Значит, ты в курсе? Вообще-то Петра считают первым папой римским. А антипапа вроде как незаконный, как в школе говорили – неформальный лидер.

– Ты и сейчас такой же.

– Какой?

– Тактичный. Вроде как даешь мне порулить, но процесс контролируешь.

– Ты хочешь сказать, что пора заказывать пасту?

– Давно пора, а то у меня уже душа нараспашку открывается. Да что там открывается, это вино выбило дверь ногой, вкусное, но крепкое.

– «Барбареско», оно такое, душевное. Прямо так и тянет на откровения.

* * *

– А в чем сила мужчины?

– В ответственности, – не раздумывая ответил Борис. – А женщины?

– Сила женщины в том, что она может быть солнцем даже ночью!

– Ты сильная.

– Неужели уже свечусь?

– Ночью посмотрим, – продолжил шутку Борис. – Пока мы еще не ослепли, скажи, откуда эта сила тока?

– Я, видимо, живу в другом измерении. Шестом. Где чувствуют кожей. И когда очередной бессонной ночью я отвечаю на вопросы какой-то малолетки лет тридцати: в чем смысл жизни? чего вы достигли в жизни? – она готова ответить, что у нее хорошая семья, дети, дом на берегу моря с видом на настоящего мужчину. Нет, у меня беспощадная работа, я одинока, живу то там, то здесь в разных отелях, в разных временах, и что недавно мне захотелось стать музой одного старомодного художника. Иногда мне кажется, что я могу вдохновить и убить любого! Даже тебя, стоит тебе только не так подойти ко мне. Но ты подходишь как нельзя лучше. В этом вся проблема. Я одиночка, у меня нет друзей, но много врагов, которые хороводят вокруг меня. Поэтому я осторожна, поэтому я непредсказуема. Мне казалось, что я так и буду одна, но ты умеешь предсказывать будущее. Сейчас ты увидел от меня буквы. Они появились строками на моих губах. Ты тоже умеешь читать по губам, ты смахиваешь их, не читая. Тебе кажется, ты уже все знаешь. Мужчинам всегда так кажется, что они мудрее. А женщинам кажется, что они добрее. Нам кажется, что мы дышим, а мы только боремся за дыхание. С тобой удобно, ты знаешь то, чего хочу я, я пока этого не понимаю, так как за понимание ты в ответе, ты держишь меня в своем нагрудном кармане.

– У меня нет нагрудного кармана, – улыбнулся Борис.

– Есть, – глотнула вина Анна, – просто ты не знаешь. Вначале наши встречи был похожи на собеседование. Собеседование. Как много в этом слове… чтоб сказать: вы были здесь! Я, как наивная душа, не знала, какие тайны нам сулят эти анкеты. Надеюсь, тебе будет интересна эта история. История их разоблачения, можно было бы назвать их историей Рима, так как в них много красивого и уродливого одновременно, как у великих художников. Художник – это тоже история. Это столкновение образов. Ты собиратель людских душ. Что ни мазок, то душа. Души – твои помазанники.

– Похоже на импрессионизм.

– Очень похоже, – согласилась Анна. Пятно… за много лет ты – лучшее, что случалось в моей жизни. Знаешь, это как признание себе через тебя. Ты слушаешь, слушаешь, а выводов не делаешь, не осуждаешь. И это хорошо. Интересно. Люди могут запомнить день своей расплаты или итогов своей жизни? Как думаешь?

– Скорее они запомнят день зарплаты. Вот это точно все помнят, когда, где, сколько. За что? А день расплаты всегда пытаются отодвинуть.

– Мне кажется, я знаю, за что. Моя мама умерла от алкоголизма. А я ведь ее почти не знала. Понимаешь! Почему она пила? Я как-то спросила у нее – зачем ты пьешь, мама? Она сказала – я не хочу жить. Меня это тогда поразило. Но я захотела это забыть. Отгородиться. Она же старше. Ей виднее. Сегодня тот день. Сегодня! Когда я поняла, что я начинаю платить по счетам, – глаза Анны заблестели. – Ты очень счастливый, Борис. Ты можешь рисовать, тебе не обязательно говорить, а вот мне необходимо.

– Дизайнеры разве не творцы? – Борис попытался сменить тему разговора.

– Нет, исполнители. Творцы могут рассказывать о себе, дизайнеры – нет. Главное, что ты можешь говорить через рисунки о себе. Я – нет. Моя работа в этом плане скучнее. Я беру готовое и убираю лишние элементы, делаю модель более обтекаемой, удобной. Удобной для кого-то, но не для себя. Это не моя правда, это просто макияж посредственному лицу реальности, – несло Анну неизвестно куда.

– О! Я знаю одно такое лицо. Хочешь, покажу? Оно здесь, на террасе. Пошли, я покажу тебе закат.

– Я слишком пьяна?

– Это не так важно.

– А что важно?

– Важно с кем.

– Я знаю, закаты отрезвляют. Я в целом, – Анна уверенно вышла из-за стола, потом вместе с Борисом – на балкон. Над горизонтом висел плод, который созревал прямо на глазах, наливаясь янтарным сиропом. Крона неба не могла выдержать тяжести фрукта, и тот медленно, но настойчиво клонился к горизонту.

– Мне как-то пришла в голову мысль, что чем больше задаешь вопросов себе, тем чище горизонт, – посмотрела на Бориса Анна. Глаза ее светились в лучах уходящего дня. – Мама была очень красива. Эта такая духовная красота, как на картинах. Богиня. Она меня не любила. Это я так думаю. Я жалею, что мы с ней так и не стали близки. Что она не рассказала о себе. Когда ей осталось около недели, она просила, чтоб я ей гладила ноги. Я надевала перчатки! Понимаешь? Чтобы погладить ей десять минут. Ноги. А ведь все должно было быть совсем по-другому: «Она подошла и обняла свою маму. Мягкое проникающее тепло без слов отвечало, что ближе никого нет». А когда она умерла? Как ты думаешь, как выносят людей с девятого этажа? А я скажу. Их укладывают в покрывало, берут за углы, заносят в лифт, погружают в грузовик и везут в морг! Я не могу нажимать теперь на эту красную кнопку лифта, когда заезжаю к отцу.

Однажды я спросила его, зачем он оставлял ее одну в барах, знакомился с другими женщинами, назначал им свидания? Она же так любила тебя! Дверь хлопнула очень громко. Но если спросить, кто из них изменять начал первым, то он – телом. А она – душой.

Борис обнял Анну и слушал молча, присматривая за закатом. Кто-то должен был стеречь урожай. Будто его могли украсть, их закат.

– Почему люди расстаются?

– Потому что люди не меняются, – ответил тихо Борис.

– Я пыталась поставить себя на ее место. Однажды пошла с ней на прием к врачу. За дверью слушала разговор. Заставляя себя поверить в то, что я – это она. Слушала о себе, хотя я совсем другой человек! Наверное, я тебя уже запутала, Борис? Еще немного потерпи, – взяла его руку Анна. – Мать была странная, глупая, но добрая. Смешная, но с ней не было скучно. Врач улыбался, ничем не помог. «Вы такая хорошенькая, что над вами хочется смеяться и шутить». Она ушла со своей болью, по жизни смеясь. Человек-спираль. С рождения светилась, а потом спираль стала сжиматься… до малых желаний, до одного платья, до скромной еды, до чтения и перечитывания одних и тех же книг. А много и не надо. До, до, до… одной точки. Она ушла в точку.

Ей почти ничего уже было не надо, а все еще звонил давний поклонник. Когда они познакомились, он только пришел из армии. Она старше его на пятнадцать лет. Сейчас это солидный, большой дядя, он в честь моей мамы назвал свою дочь. Как это оказывается приятно, будто реинкарнация.