– Мистер Лайтбоди? – осведомился секретарь. Промокнул мокрым платком потный лоб, хотя за окном температура вряд ли превышала 15 градусов по Фаренгейту, а в помещении, согласно порядку, заведенному Шефом, – 72.

– Да, – ответила сестра Грейвс. – Мистеру Лайтбоди назначено на пять сорок пять.

– Проходите, садитесь.

Теперь секретарь вытер запотевшие очки. Очевидно, его внутренний климат существенно отличался от внешнего – был гораздо жарче и влажнее.

– Доктор Келлог вас сейчас примет.

Но Уилл не мог тронуться с места. Он стоял на пороге, охваченный трепетом. Сердце колотилось в грудной клетке. Сейчас, прямо сейчас он узнает всю правду – спасительную или губительную. Эта мысль буквально парализовала его. Лайтбоди взирал на огромный стол красного дерева, стоявший прямо посреди кабинета, как на некую святыню. На сияющей поверхности этого алтаря виднелось всего три предмета: лампа, чернильница и между ними – медицинская карта с лабораторными анализами. Странно, но самого доктора Келлога в комнате не было – разве что он спрятался под столом.

– Проходите, мистер Лайтбоди, – сказала сестра Грейвс, и секретарь тоже помахал своими пухлыми ручками, указывая направление движения. И тут энергичный голос воскликнул за спиной Уилла:

– Ага! Если не ошибаюсь, мистер Лайтбоди собственной персоной!

В дверь влетел сам доктор Келлог, весь в белом. Он совершил ловкий маневр, обойдя Уилла сбоку, и оказался в центре кабинета. В одной руке у доктора была корзинка с фруктами, в другой – стопка книг. Книги Шеф сунул своему нервному секретарю, а сам развернулся к пациенту и медсестре.

– Не хотите ли фруктов, сестра Грейвс? А вы, мистер Лайтбоди? Может быть, ты, Дэб?

Корзинка была самая что ни на есть деревенская, а-ля Матушка Гусыня. Там лежали яблоки, груши, апельсины, бананы, мандарины и один роскошный пунцовый гранат. Сестра Грейвс выбрала мандарин – аккуратненький, кругленький, с шершавой шкуркой; Дэб вытянул банзн, едва не уронив доверенные ему фолианты. Уилл же, все еще топтавшийся у двери, неуверенно потянулся к гранату. Есть его Лайтбоди не собирался – разве что подержать, потискать. Лишь бы не сердить напористого человечка с седой бородкой.

– Но, доктор, – неуверенно проговорил Дэб. – В свете результатов… Вам не кажется, что…

– Ах да, конечно! Что со мной! – вскричал Келлог, отдернув корзинку так, будто фрукты были отравлены или же там лежали вовсе даже не фрукты, а мухоморы и поганки. В следующую минуту Шеф уже стоял возле письменного стола, корзинка была водружена на полку, а в руках целителя оказалась медицинская карта. Доктор, похожий на маленькую остроглазую птичку, высматривающую в траве букашек и козявок, быстро просмотрел записи.

– Простите, мистер Лайтбоди, но вы смотрите на меня так, будто я вас укушу. Не бойтесь, подходите, я не кусаюсь. Я тут прошелся по территории, угощал пациентов фруктами. Должен вам сказать, что фрукты – самая лучшая из трапез, приготовленных нашим Добрым Господом. Они антитоксичны, антицинготны, в них содержится много клетчатки, в особенности в гранате. Вот уж поистине чудесный фрукт! Я так увлекся, что совсем потерял голову. Вам, сэр, фрукты противопоказаны. Пока. То есть, я бы даже сказал, категорически запрещены. Нет, нет и нет!

Лайтбоди сел лицом к столу. Голова у него вдруг стала легкой-легкой, словно бы наполненной гелием, а в желудке, наоборот, все сжалось в комок. Секретарь возился с книгами, расставляя их по местам. Сестра Грейвс стояла у двери, молитвенно держа перед собой мандарин и ожидая дальнейших указаний. Доктор же прохаживался взад-вперед по кабинету, похрустывая блестящим зеленым яблоком. При этом он продолжал изучать карту Уилла (во всяком случае, Лайтбоди полагал, что это его карта). Откуда ни возьмись на лбу Келлога появился светозащитный козырек из темного целлулоида.

– Сестра Грейвс, – проурчал Келлог, будто заводящийся с пол-оборота автомобильный двигатель, – вы нам больше не нужны. Спасибо. Сегодня вечером вас будет заменять сестра Блотал.

Раздался тихий, почтительный скрип двери, и сестра Грейвс (прямая спинка, очаровательные ушки, нежные ручки и все остальное) была такова. Уилл вдруг почувствовал себя покинутым и брошенным. Совсем как в детстве, когда во время поездки за покупками в Нью-Йорк выпустил мамину руку и сразу потерялся в шумной, суетливой толпе.

– Ну, стало быть, так, мистер Лайтбоди, – внезапно объявил доктор, эффектно шлепнув медицинской картой по столу. – Буду с вами совершенно откровенен: вы очень тяжело больны. Результаты анализов и обследования подтверждают наличие всех симптомов, описанных доктором Комбом в его великолепной штудии о желудочно-кишечной автоинтоксикации. Все в точности, как я предполагал. Осунувшееся лицо, скорбные морщины, сухие волосы (тут Уилл непроизвольно схватился рукой за скальп), запавшие глаза, налет на языке, впалая грудь, ломкие ногти…

Энергичный человек схватил Уилла за руку, коротко взглянул на ногти, разжал пальцы, и рука снова упала.

– Не говоря уж об учащенном сердцебиении, неврастеническом расстройстве, пониженном давлении, бесформенном стуле, сыпи, экземе и прыщах. У вас еще не начались провалы в памяти? В особенности на имена?

Лайтбоди был потрясен. Прыщи? Неврастеническое расстройство?

– То есть в каком, собственно…

– Не забываете ли вы имена случайных знакомых, названия городов, штатов, рек? Ну-ка, быстренько: столица Парагвая?

– Парагвая? Этот, как его… Буэнос-Айрес, да?

– Штата Делавер? Швеции? Штата Луизиана? Как называется главный речной бассейн Бразилии?

Доктор навис над столом, его лицо озабоченно нахмурилось: увы, самые худшие подозрения подтверждались. Потный секретарь, наконец расставив по местам книги, застрочил карандашом в толстом кожаном блокноте, то и дело вытирая лоб платком, испещренным чернильными пятнами. Банан, подаренный Шефом, торчал из нагрудного кармана Дэба, отчасти напоминая бутоньерку.

– Амазонка, – сказал Уилл. – А столица штата Луизиана, кажется, Нью-Орлеан. Правильно? Что вы там еще меня спрашивали?

– Ваша жена изумительная женщина, – ни к селу ни к городу объявил доктор. – Вам очень, очень повезло.

Уилл завертелся на стуле. Учащенное сердцебиение, запавшие глаза, ломкие ногти. Он не знал, что ответить Келлогу по поводу Элеоноры, однако чутье подсказало ему: сейчас не тот момент, чтобы поднимать вопрос о раздельных номерах и размещении в столовой.

– К сожалению, она тоже больна. Нервная система совершенно истощена… Но миссис Лайтбоди всем сердцем предана биологическому образу жизни, и я уверен, что она пойдет по пути исцеления. Ведь она здесь у нас уже в третий раз. Однако ее неврастения (да и ваша тоже) – это всего лишь симптом, знак, свидетельствующий о более глубокой проблеме. Все дело в том, что весь ваш организм отравлен гнилостными анаэробными бактериями. Вот в чем суть дела.

– Доктор, неужели у меня тоже неврастения? – возмутился Уилл.