Я поблагодарил своих друзей и сказал им, что планы меняются. Утром я пошел на аэродром, где как раз приземлился самолет «Геркулес» с грузом боеприпасов. Я сказал пилоту, что мне нужно срочно вернуться в Штаб бронетанковых войск. Он разрешил мне подняться на борт, и мы полетели в Лод. Когда я зашел к начальнику Управления кадров, то, к моему удивлению, он сообщил мне, что я никуда не еду и остаюсь в штабе. На мой вопрос о танковом батальоне на Северном фронте мне было сказано, что никакого батальона нет и все это выдумка. Я еле сдержался, чтобы не врезать ему, но негоже лейтенанту бить подполковника. Я вышел, но по пути столкнулся с Эхудом Бругом – моим бывшим командиром роты из 79-го батальона, который был уже подполковником. «Что ты здесь делаешь? – спросил я. – Ты же учишься в Стенфорде». Я слышал, что после командования спецназом Генштаба он уехал получать степень магистра на факультете системного анализа в Стенфордском университете. «Я формирую батальон, – сказал он и спросил: – А ты что здесь делаешь?» «Я ищу батальон», – ответил я. «Тогда пойдем со мной, – предложил он. – Поможешь мне сформировать батальон. У меня нет ни начальника батальонной разведки, ни начальника оперативного отдела. Будешь со мной в одном танке, если ты все еще стреляешь так же, как и раньше». Я согласился, но попросил не докладывать об этом начальнику Управления кадров, потому что один раз меня уже вернули с Синая. Эхуд пошел мне навстречу и дал указание заместителю по строевой части батальона не сообщать обо мне в управление.

До сих пор я не знаю, почему начальник Управления офицерских кадров пытался не пустить меня на фронт. Может быть, он искренне верил в то, что я на самом деле шпион, а может быть, опасался, что, если я погибну или с моим-то именем попаду в плен, это произведет тяжелое впечатление. Точной причины я не знаю, да меня это и не интересует.

Договоренность с Эхудом была следующая: я буду выполнять функции начальника батальонной разведки и начальника оперативного отдела. Наш 100-й батальон сначала был смешанным подразделением, приписанным к Южному военному округу. В батальоне было две танковые роты и одна усиленная рота, которая состояла из мотопехотинцев, бойцов спецназа Генштаба и спецназа Южного округа «Шакед» (Миндаль), а также нескольких офицеров из разных спецподразделений. Мы были подразделением особого назначения, которое предназначалось для решения специальных задач и для ведения особых операций. Большинство солдат и офицеров вернулись из-за границы, как только начались боевые действия. Все они были ветеранами «Войны на истощение» и обладали хорошим боевым опытом.

Мы вооружились в танковом училище, которое было расположено в Джулисе. Собрали всю технику, которая была на ходу: исправные танки, бронетранспортеры, джипы, вооружение. Бронетранспортеров не хватало, все они достались мотострелковой роте. Мы с Эхудом договорились, что не будет ни командного, ни разведывательного, ни оперативного бронетранспортера. Все управление будет осуществляться из танка командира батальона, а я буду находиться в этом танке вместе с ним. Обычно начальник оперативного отдела находится в танке командира батальона во время боя, место начальника батальонной разведки – на бронетранспортере разведотдела. Решение, которое мы выбрали, было нестандартным, но единственно возможным в ситуации острой нехватки машин и командного состава. Я добавил в танк несколько радиостанций, чтобы можно было работать еще на нескольких частотах связи в дополнение к принятым для командира батальона. Кроме того, я укрепил на танковой башне дополнительный пулемет для себя: просто привязал его канатами. Это был новый МАГ, а не пулемет американский 0.3, времен Второй мировой войны, как на остальных танках. Друг Эхуда, майор Ишай Изхар, служивший в спецвойсках, – многие его операции до сих пор засекречены, – стал нашим пятым членом экипажа. Он сидел на башне танка и мог стрелять из второго пулемета, который я установил. Я занял место заряжающего-связиста. Офицер-оперативник всегда располагается на этом месте, так что и мне пришлось занять это место, несмотря на то что я любил стрельбу из танка и был отличным стрелком. Кроме того, я укрепил на башне еще три ящика: два – с дополнительными пулеметными лентами и один, который я перед каждым боем наполнял ручными гранатами. Так что танк был хорошо оснащен для предстоящих боев.

Мы двинулись к Синаю на танковозах. Запомнился мне разговор с офицером из спецназа «Шакед» капитаном Ицхаком Розенштрайхом. Всю дорогу он расспрашивал меня про танки и сказал, что после войны хочет пройти переквалификацию, поскольку в пехоте он уже реализовал себя. Ицхак также рассказал, что в последнюю ночь успел заскочить домой. Незадолго до начала войны он женился. 17 октября, через десять дней после нашего разговора, Ицхак Розенштрайх был убит в бою у «Китайской фермы». Я навещал его семью после войны и обратил внимание, что его жена беременна. Когда я пришел в следующий раз, у нее уже родился сын.

Было неясно, где и в составе какой части будет воевать наш батальон. Мы подчинялись командованию Южного округа, и приказы постоянно менялись, поскольку ситуация на фронтах была неясной. В командовании округа было много планов для нашего батальона, многие из которых отличались дерзостью и даже фантастичностью (вероятно, из-за командира батальона, в прошлом командира спецназа Генштаба, а также из-за состава батальона). К примеру, взвешивалась возможность использовать наш батальон в прорыве к окруженному опорному пункту «Мезах» или в спланированной, но неосуществленной операции по высадке десанта в порту Адабия на египетском берегу Суэцкого залива. После высадки десанта танки должны были прорваться на север и отрезать Третью армию, обеспечив израильским войскам быстрое форсирование Суэцкого канала в районе Дверсуар, где оно и произошло. 13 октября батальон был прикомандирован к 460-му полку 162-й дивизии под командованием генерала Адана. Это был полк танковой школы. Бойцы из спецназа Генштаба покинули батальон и воевали в других частях или самостоятельно. Некоторые из них погибли, в том числе капитан Амитай Нахмани, один из лучших офицеров спецназа. Он был убит в бою за аэропорт Фаид. Я навсегда запомнил его лицо с неизменной улыбкой и любознательным взглядом.

Батальон остался с десятью бронетранспортерами в мотострелковой роте и двумя танковыми ротами, где было 27 танков. В конце концов я все-таки попал на фронт в составе той же самой дивизии, в которую явился в первый день войны, но в боевых частях, а не офицером штаба.

Вечером 14 октября мы застряли в огромных пробках в направлении Акавиш (Паук), вдоль которого сконцентрировались основные силы. В тот день мы получили приказ о форсировании Суэцкого канала с подробной дислокацией всех сил. 15 октября 143-я дивизия под командованием Арика Шарона должна была первой форсировать канал и закрепиться на западном берегу. Наша дивизия должна была двинуться следом по наведенным мостам и атаковать египтян на западном берегу по направлению к Суэцу, отрезая Третью армию. Дивизия Шарона должна была двинуться на север и окружить Вторую армию. Мы следили за переправой по радиосвязи и слышали, что первые части уже форсировали канал. 16 октября стало ясно, что форсирование не продвигается запланированным темпом, и мы продолжали наше медленное движение к каналу. Ночью был получен приказ идти на помощь воздушно-десантному батальону, который вел бой на направлении Тиртур.