Мы продолжили наступление. Силы египтян были малочисленны. Перейдя «пресноводный канал», мы атаковали базу ракет «земля – воздух». Эхуд отдал приказ не стрелять по ракетам. Согласно приказу два танка должны были уничтожить антенну и командный пункт и тем самым нейтрализовать батарею. Однако, когда мы въехали на территорию батареи, один из офицеров не выдержал и в пылу атаки выстрелил в ракету SA-2. Снаряд поджег ракетный двигатель и ракета начала зигзагами, вверх и вниз, летать между танками. В этой ситуации нечего делать и оставалось только молиться, чтобы она не попала в кого-нибудь. Ракета пролетела мимо нас и взорвалась где-то вдалеке, не причинив никому вреда. Эхуд не оставил этот проступок без внимания и после боя «разобрался» с этим офицером.

Мы продолжили двигаться в глубь территории. Эхуд осмотрел линию горизонта в бинокль и обратился ко мне: «Видишь вот ту антенну? Если мы ее собьем, рухнет вся их система противовоздушной обороны». Получив разрешение у командования полка на ее уничтожение, он попросил Моше Сукеника (Иври), командира второй танковой роты, постановить танки на склоне холма под углом кверху и вести стрельбу из танковых пушек навесным огнем на расстояние около шести километров. Обычно танки не стреляют на такое расстояние. После нескольких выстрелов и корректировки огня мы увидели, что антенна падает. С этого момента система ПВО египтян на данном участке фронта практически «ослепла».

Примерно через час появились самолеты наших ВВС: в синем небе над пустыней закружились десятки машин. Ощущение было такое, словно мы, зрители, сидим на танках перед сценой, а над нами проносятся самолеты, некоторые из них падали. Но падали только египетские самолеты. В этой войне вопреки всем планам командования сухопутные бронетанковые войска «развязали» руки нашей авиации, прорвав и подавив часть ракетной системы ПВО египтян. Наши ВВС не смогли справиться с египетской системой противовоздушной обороны своими силами, потеряв слишком много самолетов в вынужденных атаках сухопутных сил египетской армии и наведенных ими переправ через канал из-за того, что высшее командование Армии Израиля не смогло правильно оценить ситуацию в начале войны.

Другой любопытный случай связан с Моше Даяном. Нам сообщили, что Даян прибыл на фронт и находится недалеко от нас. Вдруг появился египетский вертолет, а затем послышался взрыв. Вертолет развернулся и пролетел прямо над нами на очень малой высоте и довольно медленно. Два бронетранспортера возле нас и я со своим пулеметом МАГ открыли огонь по нему. Такое удивительное ощущение, когда очереди из твоего пулемета трассирующими пулями прошивают корпус вертолета, прямо перед твоими глазами, почти незнакомо танкистам, стреляющим из танковых пушек по целям на гораздо большем расстоянии. Было хорошо видно летчика, и мы продолжали стрелять, пока не изрешетили вертолет, который приземлился в нескольких десятках метров от нас. По приказу Эхуда наш танк, чуть продвинувшись, выпустил снаряд, который разнес вертолет на куски. Как выяснилось, этот вертолет и сбросил бочки с напалмом рядом с тем местом, где находился Моше Даян. Тот чудом не погиб, а пилот вертолета даже не знал и не узнает никогда, кого он бомбил. Через несколько минут на бреющем полете над нами появился египетский бомбардировщик «Сухой», и все опять повторилось. Четыре пулеметные очереди, включая и мою, прошили его. Самолет закачался, наклонился и рухнул на землю недалеко от нас. И снова, на расстоянии около 1500 метров от нас, приземлился другой египетский вертолет. По приказу Эхуда наш стрелок Галили, знакомый мне еще с курса молодого бойца, уничтожил и этот вертолет с первого выстрела. Итогом этого дня боев с египетскими ВВС стали два уничтоженных вертолета и один бомбардировщик. Совсем неплохо, да и батареи ПВО мы разрушили!

Мы продолжали медленно продвигаться в сторону Каира и заняли позиции напротив последних рубежей египетской армии между нами и Каиром. Но тут нами был получен приказ круто повернуть на юг, в сторону холмистой гряды Дженифа и аэропорта Фаид. Нас сменила другая воинская часть. До Каира оставалось чуть более ста километров.

20 октября мы остановились на гряде холмов Дженифа. Нам было приказано очистить район каменоломен и окрестности аэропорта Фаид. К этому дню у нас осталось исправными только 12 из 23 танков. В тот день мы атаковали каменоломни Фаид двенадцатью танками и силами мотопехоты. Несмотря на сообщения командования о том, что египтяне бегут, они отступали, обороняясь довольно упорно. На западном берегу канала, в отличие от восточного берега, военные действия были намного легче. У египтян не было организованной, укрепленной системы обороны, не было крупных соединений, а были отдельные подразделения, численностью до батальона, без поддержки артиллерии и без системы командования и управления. Расчетов противотанковых ракет и организованных противотанковых подразделений мы не встретили. Попадались небольшие противотанковые звенья, вооруженные только РПГ, так что танковые войска чувствовали себя намного увереннее. Но египетские пехотные подразделения и коммандос, и время от времени танки пытались оказывать серьезное сопротивление. Мы несли потери, и каждый километр давался с боем.

В бою у каменоломен Фаид часть мотопехоты и бронетранспортер командира их роты Дворецкого, двигаясь слева от нас, спустились в овраг под холмистой косой. Мы потеряли их из виду и вдруг услышали сильнейший пулеметный огонь. Были видны следы трассирующих пуль со стороны бронетранспортера и со стороны египтян, но что конкретно происходит, было не ясно. Мы продолжали двигаться вперед и прорвали линии обороны египтян. Бой закончился, и, пока мы закреплялись на новых позициях, наступил вечер. Все это время мы пытались выяснить, что случилось с бронетранспортером, но никто не знал. Бронетранспортер не прибыл на место дислокации и не выходил на связь. Батальон располагался на ночную стоянку, привычно занимаясь техобслуживанием, пополнением топливом и амуницией, эвакуацией раненых. Вдруг ко мне подошел Эхуд и попросил еще несколько гранат. Я закрепил ящик с гранатами на левой части башни и каждое утро наполнял его заново, поскольку к вечеру он пустел. Я не понял, зачем Эхуду нужны гранаты на ночной стоянке. «Я иду искать бронетранспортер, – сказал он тихо и словно предупреждая мой вопрос. – Я иду один. Никто со мной не идет».

Я не раз думал об этом случае. Эхуд поступил совершенно безрассудно. Командир батальона ночью в одиночку отправился на поиски бронетранспортера, который, возможно, был подбит, и его экипажа. Но я его понял. Это было удивительное чувство ответственности за подчиненных. Он счел своей обязанностью разыскать их, вопреки армейской логике. У него была своя логика, логика наивысшей нравственности и человечности. Я по сей день восхищаюсь этим его поступком. Это пример мужества и чести для любого офицера и командира в израильской армии. Я помню его удаляющийся в темноту, с рацией, силуэт. И тут пришло сообщение от разведроты полка, что бронетранспортер был подбит и уничтожен там-то и там-то. Мы тут же вернули Эхуда. Он был притихшим и погрустневшим – как в ту пятницу, когда его друг Ишай Изхар был убит на направлении «Тиртур». В ту ночь, после окончания боя, Эхуд отвел меня в сторону и попросил рассказать во всех подробностях, как погиб Ишай. Несколько раз он спрашивал меня, запомнил ли я то место, где мы оставили его тело. На следующий день, когда силы ЦАХАЛа захватили этот участок, он лично удостоверился, что тело Ишая нашли и вывезли с поля боя. После войны я навещал все семьи погибших нашего батальона и передал каждой карту с точными координатами места гибели их близких. Эхуд предупредил меня: «К семье Ишая поеду я, и я поеду один. Это сделать обязан я».