Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Научи меня ловить волну, милый.
«Милый», несомненно, подойдет.
Фрэнки, милый.
Милый, милый, милый, твержу я себе, а если твоя кожаокажется такой же гладкой и резиновой, как кожа дельфинов, я не пожалею ни очем.
– …Сашa!
Голос Фрэнки, немного взволнованный, выводит меня из транса:
– Куда же вы пропали? Я подумал, что вы не дождалисьменя.
– Я подумала то же самое. Идемте, Фрэнки.
…До форта не больше десяти минут ходьбы.
Я выбрала этот путь из пяти возможных, он самыйромантический. Есть еще самый короткий и самый длинный, есть еще самый забавныйи самый хорошо освещенный – они ведут к отелю, и форт остается в стороне. Ноесли ты устремляешься по самому романтическому пути – верхней оконечности Скалыдю Порт не миновать. То есть она и есть суть и цель пути, конечная остановкамаршрута – об этом я говорила Фрэнки еще в ресторане. К форту ведет крытаягалерея (одна из многих крытых галерей, по совместительству являющихся и улочками,исторический центр Эс-Суэйры наводнен ими).
Лестница, по которой мы поднимаемся в кромешной тьме кажетсябесконечной.
– Что будет в конце пути? – спрашивает Фрэнки.
Его дыхание не сбилось от подъема на высоту, оно остаетсяровным и спокойным, еще один аргумент в пользу молодого человека: Фрэнкивынослив.
– Смотровая площадка.
– А-а… С пушками, да?
Толстые оружейные стволы, отлитые из чугуна, стоят там снезапамятных времен, узкие бойницы пялятся на океан столетия. Толщина стенвпечатляет, на камнях между зубцами можно вытянуться в полный рост: с любимойдевушкой, с альбомом для эскизов и просто так. И долго лежать, запрокинув лицов небо и забросив руки за голову.
Почему я никогда не делала этого?
– Я читал о площадке в путеводителе.
– Здесь снималась одна из киноверсий «Отелло». Непомню, какая по счету.
Преодолев последнюю ступеньку, мы оказываемся на открытомпространстве, но света от этого не прибавляется. Нет ни луны, ни звезд, хорошовидных в пустыне, в нескольких сотнях километров отсюда. Все дело вгеографическом положении Эс-Суэйры, океан гонит к берегу не только волны, но иоблака. Утра здесь туманны, а ночи темны. Вот и сейчас я не вижу Фрэнки, хотяон стоит в метре от меня. Не приближаясь ни на шаг.
– Обычно здесь горят прожектора, – говорю яему. – Но сегодня их почему-то не включили.
– Ничего. Так даже лучше.
Ничего не лучше. Темнота окружает меня со всех сторон,хватает за горло, заставляя забыть, что совсем рядом – город, со светом, идущимот дверей лавок, от летних кафе на площадях, от окон гостиниц, никогда еще я нечувствовала себя такой одинокой. А надеяться на то, что глаза привыкнут ктемноте, контуры площадки вырисуются точнее и одиночество отступит… Надеятьсяна это не приходится. Во всяком случае, такого со мной в полной темноте еще неслучалось. Ни разу.
Океан шумит, не умолкая.
Сгустившаяся чернота ночи не дает никаких ориентиров, оттогои кажется, что океан не только внизу, но и вверху, и справа, и слева. В миренет ничего, кроме океана.
– Фрэнки, – жалобно зову я. – Где вы, Фрэнки?
– Я здесь, – тут же откликается он. Пожалуй,кто-то все-таки есть.
Кто-то, способный противостоять и океану, и моемуодиночеству. Он обнимает меня за плечи, касается губами затылка, накручивает напалец прядь моих волос.
– Здесь хорошо, – шепчет мне Фрэнки.
– Как будто мы одни во всем мире.
Я больше не боюсь выглядеть пошлой или банальной, здесь, вполной темноте, Фрэнки все равно ничего не заметит.
– Одни во всем мире, – вторит мне он. – Еслибы это было так…
– Если бы это было так…
– Многие проблемы отпали бы сами собой.
Вот оно – я в объятьях мужчины!
В самом романтическом месте мира (романтичнее лишь прогулкана гондоле по каналам Венеции, романтичнее лишь поездка по канатной дороге вшвейцарских Альпах – вакантных мест туда в свое время не нашлось, но я нисекунды не пожалела об этом). В самом романтическом месте, в самую беззвезднуюночь.
Кожа у Фрэнки совсем не дельфинья, но все равно – приятнаяна ощупь, может быть – слегка горячая, даже ветер с океана ее не остудил. Всепроисходит по классическим канонам первого поцелуя с роковым незнакомцем –единственное, что смущает меня, – ровное и спокойное дыхание.
В противовес пламенеющей коже, губы Фрэнки холодны как лед,и это заставляет думать о других – недоступных, недостижимых губах.
Алекс Гринблат, сукин сын.
Я все еще мечтаю об Алексе Гринблате, сдержанный поцелуйнисколько меня не отвлек, а еще темень вокруг! Благословенная темень, она даетвозможность представить перед собой совершенно другое лицо, Господи, сделайтак, чтобы, когда мы наконец-то выйдем на свет, рядом со мной оказался быАлекс!
Этого не будет. Никогда.
А Фрэнки – небольшой специалист по поцелуям. Из института,где дисциплина «Целуйте девушек!» была профилирующей, его выперли запрофнепригодность. Мои губы отталкиваются от его губ (по-прежнему холодных) сявным облегчением. Да и сам Фрэнки вовсе не горит желанием продолжить любовнуюигру. Он выпускает меня из рук и снова становится невидимым, неощутимым.
– Вы слышали, Сашa?
– Что?
– Здесь кто-то есть…
Ночь, окружающая нас, абсолютно непроницаема. Глухоеворчание океана монотонно, я не слышу ни одного шороха, ни одного звука, кромерокота волн. Кому придет в голову торчать здесь в полной темноте? Разве чтовлюбленным парочкам, но никакой угрозы влюбленные не представляют, разве чтодля самих себя.
– Никого здесь нет, Фрэнки. Туристы уже спят илирезвятся в клубах, а местные сюда практически не заглядывают.
– Секунду, Сашa!..
Секунда по Франсуа Пеллетье.
Она длится гораздо дольше, чем самая долгая секунда помоему, никак не структурированному, ленивому времени. Единственное, чему янаучилась у марокканцев за три года – так это вольно обращаться с часами иминутами. И жить с мыслью, что время – не линейно, что временем может быть(может стать) все, что угодно. Любая вещь. Странно, что я до сих пор необсудила эту тему с Ясином – или с Хакимом и Хасаном на худой конец. Ценавремени – двадцать дирхам, или тысяча двадцать дирхам, или мешок специй, илитри корня имбиря; исходя из того, как долго длится секунда Франсуа Пеллетье, онзадолжал мне все это богатство, включая имбирь, а еще – хну для татуировок,одеяло из верблюжьей шерсти и парочку кредитных карт «Visa».