Самюэль Тиссо считает изнуренное состояние тех, кто занимается мастурбацией: они буквально без сил от следующих один за другим жестоких приступов слабости, с трудом признаваемых: «К болезненному состоянию и чрезвычайной нервной чувствительности и вызываемым ею припадкам добавляется слабость, недомогание, тоска, которые снова и снова удручают меня»638. Или вот прямой намек на нервное истощение: «У меня в высшей степени слабые нервы, бессильные руки постоянно дрожат и потеют»639. Онанизм становится типом ослабления, вызванным «спазмом», символом «тотальной потери сил»640, или «полнейшего нервного расслабления»641.

Чтобы оценить вновь вспыхнувшее внимание к указанным симптомам, связанным с какими-то «нервными болезнями», нужно рассмотреть бесконечные наблюдения Гофмана: конвульсии, подергивания, жар, скованность, напряжение «испытавшего сильную усталость» человека, который злоупотреблял «связями с женщинами»:

После еды у него начинается кожный зуд и сильное жжение, в особенности на руках и на суставах пальцев; затем появляется сильная боль в определенной точке на левом плече. Его мучают такие сильные спазмы, болезненные подергивания в плечах, в шее, по всей длине позвоночника, что при малейшем движении раздается хруст; в особенности же его мучает жар в ладонях, который успокаивается, если ладони намочить. Время от времени он испытывает какие-то неясные боли в межреберных мышцах; желудок его функционирует только при помощи клизмы или бальзамических пилюль Гофмана. По ночам его мучают кишечные газы, а в подреберье, под ложными ребрами, он испытывает странное напряжение, которое, правда, стало меньше, чем было раньше. Его слюна по-прежнему имеет кисловатый запах, и неизвестно, от того ли это, что он курит слишком много табака, вследствие чего постоянно отхаркивается, или же от плохого пищеварения и выделения панкреатического сока. К нему возвращается аппетит, и сил у него не так мало, чтобы он не мог сесть верхом на лошадь и долго гулять, не чувствуя усталости. Он больше не потеет по ночам, у него нормальные пульс и сон, однако тело его не полнеет. По утрам у него обильное мочеиспускание, моча светлая с лимонным оттенком, однако к десяти часам утра ее становится меньше и она темнее; после двухчасового отдыха в моче появляется обильный осадок, похожий на красный песок, который собирается по стенкам мочеприемника. С недавних пор, помимо жара в руках, наблюдается покраснение и острая боль в суставах, отдающая в бедра; иногда по ночам у него сильно затекает шея, что проходит с потом. Часто он испытывает болезненное напряжение в щеке и правом глазу, сопровождаемое покраснением. У него нет ни жажды, ни навязчивого кашля, разве что в моменты, когда он отхаркивает соленую мокроту. Иногда его экскременты окрашены в белый цвет, а также он страдает сильной потливостью. При ходьбе у него начинается одышка, но появляющаяся отрыжка облегчает ситуацию; время от времени из его груди выходит вязкая свернувшаяся мокрота642.

Подобных обстоятельных бесконечных описаний до сих пор не было.

«Вырождение»

Такая сосредоточенность на чувствительности неизбежно моделирует поле коллективной слабости. Хрупкость расширяется, уязвимости обобщаются, «новизна» эпохи Просвещения делает акцент на «возбуждениях» и «нестабильностях». Это видно из вопроса, выдвинутого на конкурс медицинским колледжем Копенгагена в 1777 году: узнать, «встречались ли спазмы и конвульсии за последние десять-двадцать лет чаще, чем в предыдущие годы, и как их лучше всего лечить»643. Самюэль Тиссо заметил распространение «нервного типа», неумолимым образом принесшего «утомление» в маленький кантон в Швейцарских Альпах в конце 1760‐х годов, и переход от охоты и собирательства к оседлому образу жизни, от рубки леса и перевозки его гужевым транспортом к обработке полудрагоценных камней, например горного хрусталя, изготовлению ювелирных изделий, от широких жестов к жестам сдержанным и ограниченным. Разрыв неизбежен: «на протяжении двадцати лет в этом районе больше всего болезней, вызванных усталостью»644. Лидирует нервная слабость, ставшая повсеместным явлением. Чувствительность пережила метаморфозы645.

В лексиконе ученых и писателей второй половины XVIII века появляется слово «вырождение», «дегенерация»; термин был инспирирован Бюффоном и его анализом доместикации – одомашнивания животных: у некоторых из них с первого взгляда был виден заметный спад. В пример постоянно приводится превращение дикого барана в «бедную овечку»: вследствие приручения, отсутствия движений, изнеженности существования животные становятся более слабыми, их формы – более мягкими. Город со своими «роскошью», волнениями, суетой, возможно, так же «искажал тела»646, портил внешность, истощал энергию, создавал «презренную чернь»647. «Самый распространенный сегодняшний телесный недостаток – это слабое, нежное, худосочное телосложение»648, неизбежным следствием чего является «дегенерация, вырождение»649. Причина этого кроется в «слабых волокнах и неустойчивых нервах»650. В качестве наиболее ярких иллюстраций сказанного выше можно привести следующие наблюдения. В 1778 году Жан-Батист Мого изучал средневековые рыцарские доспехи и утверждал, что его современники не смогли бы их носить651; аббат Фердинандо Галиани, говоря о путешествиях первых «завоевателей», утверждал, что его современники не смогли бы их совершить: «Посмотрите только, насколько нам труднее поехать в неизвестные страны… чем было нашим предкам. Посмотрите, насколько мы стали нервными, расслабленными, как сильно мы деградировали»652. Главное в этом процессе – человеческая сущность: «Постоянно кажется, что человек как вид в Европе мало-помалу вырождается»653. В «Энциклопедии» говорится о некотором «вырождении рас»654. Лоренс Стерн, рассказывающий о некоем вымышленном путешествии в Париж 1767 года, описывает город в карикатурном стиле. Все здесь пребывает в расслабленности: лица «с длинными носами, с гнилыми зубами, с перекошенными челюстями», «скрюченные, рахитичные, горбатые» тела655. Все здесь деградирует: рождаемость падает, люди ослаблены, «неспособны сделать шага»656. Напрашивается вывод о том, что во всем виноват город с его скученностью и пустым возбуждением.

Тем не менее в эпоху Просвещения657 санитарные катастрофы начинают понемногу отступать, а небывалая воля к прогрессу658, в свою очередь, вызывает страх вырождения. Отсюда – повышенная тревожность. К болезням, изломанным телам, хромоте, на что прежде не обращали внимания ни на дорогах, ни в городах, теперь относятся иначе. Присутствие увечных людей не приветствуется. Оно настораживает, вызывает новые вопросы: а что будет, если все перестанут ходить прямо? А вдруг все обессилят? Появляется чувство, что увечных становится все больше, – это новый взгляд на людей, которые с первыми шагами зарождающейся промышленности и инициативами начавшей поднимать голову буржуазии, отказывавшейся жить в условиях прежнего «изнурения»659, внезапно обрели «ценность». В высших сферах разражается конфликт: что делать – новаторски инвестировать в будущее или по-прежнему смотреть в прошлое? Вероятно, никаких особых преувеличений здесь не было, но ожидания зарождающегося