Как бы то ни было, проект Шарля Кулона оказался «современным», он попытался определить соотношение между минимальным уровнем утомления и наибольшей эффективностью труда. В начале следующего века механики будут делать свои расчеты, основываясь на его данных. Требования обновляются, ожидаемо становятся более точными и конкретными.

Расчет количества кислорода

Столь же важна и идея Антуана Лорана Лавуазье, к которой тем не менее Кулон не обращается. Благодаря открытию кислорода в расчетах и обновлении данных произошел переворот, вплоть до изменений в представлениях о теле. Наконец-то впервые может быть конкретизирована и рассчитана органическая «потеря». Это была революция. Лавуазье оценивал потребление этого «жизненного газа» в зависимости от выполняемой работы. Таким образом, впервые в истории в качестве основной цели была выбрана и материализована физиологическая «нагрузка»: то, что происходит внутри тела, измеряется вне его718. Это стало возможно благодаря появлению нового средства: работающий человек помещается в герметичную камеру и фиксируется газ, выходящий из его легких. Эти камеры и их структура позволяют сделать совершенно новый и важнейший вывод: поглощение кислорода варьируется в зависимости от совершаемого усилия, и это равносильно для различных видов деятельности. Лавуазье дает детальное описание этого явления, причем пространность этого описания ни в коей мере не скрывает его смысл:

Подобные наблюдения позволяют сравнить вещи, между которыми, казалось бы, нет ничего общего. Например, можно узнать, подъему какого веса в фунтах соответствуют усилия человека, произносящего речь, музыканта, играющего на музыкальном инструменте. Можно даже было бы оценить, есть ли какая-то механика в работе философа, который размышляет, писателя, который пишет, композитора, который сочиняет музыку. Во всех этих исключительно умственных действиях есть нечто материальное, что позволяет сравнивать умственную работу с физической719.

Впервые работа приравнивается к расходованию сил на уровне физиологии, и это расходование представляется возможным подсчитать. Это можно сравнить с количеством кислорода, поглощенного огнем в зависимости от масштабов горения. Человеческий организм – это топка, потребление топлива которой можно рассчитать. Впервые о работе говорится с точки зрения эталонированных, просчитанных потерь и затрат, цена которых ожидаема. Любая «дополнительная» работа влечет за собой «дополнительные» затраты. Любые дополнительные усилия стимулируют сгорание. Это знаковая констатация. Камера Лавуазье знакомит с цифрами. Это полностью переворачивает ситуацию с оценками и их предметами, намечает контуры совершенно нового понятия «продуктивности», пока не называя его, сравнивая то, что есть на входе, и то, что на выходе: эффективность деятельности, связанную с потребленным кислородом, его использование, его количество, и вновь – минимальный уровень потребления для достижения максимального результата. Открытие не коснулось еще возможных несоответствий, указывающих на то, что «степень» усталости у каждого своя, что она связана с особенностями каждого конкретного организма, зависит от обстоятельств, от привыкания, от более или менее эффективных форм мобилизации кислорода. Поэтому пока еще нет подобных расчетов для разнообразных рабочих ситуаций, даже несмотря на то что обнаруженный принцип оказывается в центре внимания.

Тем не менее нельзя сказать, что это открытие не произвело эффекта. Эксперименты в этой области продолжаются. Соперник Лавуазье Джозеф Пристли аккуратно помещает газ в стеклянный сифон, дышит им и объявляет его «эликсиром жизни», претендуя на открытие некой неизвестной силы кислорода: «Мне показалось, что моя грудь была в высшей степени чиста, и в течение некоторого времени мне было очень хорошо»720. В начале 1780‐х годов «Журнал о здоровье» (Gazette de santé) пишет о небывалых «машинах», которые будут направлять поток кислорода на страдающих от изнурения. В то же время не все так просто: газ – субстанция хрупкая и малоизученная, манипуляции с ним сложны. С окончанием XVIII века исследования физической работы и потребления кислорода прекратятся. Еще не настало время связать органическую механику с теплотой и рассматривать энергию в комплексе «топливного» потенциала тела, изыскивать в легких физический ресурс, о котором ранее не подозревали. Еще не настало время, когда производительность труда продемонстрирует свою эффективность и сложность.

ГЛАВА 16. «НАВЯЗАННАЯ» УСТАЛОСТЬ, СОБЛАЗН СОЧУВСТВИЯ

Если проследить за вниманием эпохи Просвещения к практикам и действиям, можно обнаружить важные результаты этого интереса. Возникают новые объекты изучения и диверсифицируются его методы, часто вызывающие удивление и иногда волнующие. Сосредоточение внимания на промышленности трансформировало взгляды наблюдателей. Новым оказалось сочувствие к страданиям, причем не к тем, которые вызвала нищета721, а к тяготам труда, к чему традиционно относились с пренебрежением. Взгляд на усталость обращается на другую ее сторону – уже не на внутреннее ощущение, которое она производит, это больше не холодный расчет, направленный на то, как ее обуздать и избежать. Теперь волнение наблюдателя вызывает изнурение труженика. Эта озабоченность становится основной чертой нового внимания к усталости.

Зарождение сострадания

Усилия, к которым раньше относились безразлично, становятся острее, а ранее не признаваемые страдания – заметнее. Тому есть множество свидетельств: например, большой интерес к действиям, казалось бы, незначительным, которые вдруг начали бросаться в глаза. Безымянный мир становится выразительным, боль и страдания выходят на первый план. Вот что, например, о работе грузчиков писал в 1781 году в «Картине Парижа» Луи-Себастьен Мерсье: «Чуть согнувшись, опираясь на палку, они таскают тяжести, способные убить лошадь»722, переносчиков портшезов он называл «истекающими потом крепкими поденщиками, обутыми в грубые, подбитые железом башмаки»723, женщин-грузчиц описывал так: «Работа их мускулов видна не так явно, как у мужчин, но о ней можно догадаться по тому, как вздымается грудь, по тяжелому дыханию; сочувствие пронзает вас до глубины души»724. В середине века стали раздаваться голоса борцов за справедливость, требовавшие признать противозаконным строительство основных дорог725: «Тяжелее этого нет ничего. Рабочие выбиваются из сил»726.

Это вызывает к жизни аргумент о необходимости увеличить количество станков и механизмов. Конечно, стимулом было не только сочувствие к рабочим. В пользу механизации говорят развитие экономики и производства и отдаленность от отдельных сельскохозяйственных ресурсов. Эпоха Просвещения – это время изобретений. Для некоторых «механиков» важной остается цель облегчения труда. Вот что пишет в 1782 году Клод-Франсуа Бертло об изобретенном им подъемном кране, «способном загружать и разгружать корабли»:

Внимание к опасностям, постоянно грозящим несчастным, которых печальная необходимость зарабатывать себе на жизнь заставляет заниматься такими работами, навело автора на мысль о том, чтобы приспособить ранее описанный мельничный двигатель и педали, которые приводят его в действие, ко всем видам подъемных кранов727.

Подобные начинания с