нового мира внезапно придали значение коллективным силам, вызывая широкомасштабную реставрацию «нервов»: «Люди – вот настоящее богатство государства, и именно ими больше всего пренебрегают»660, – настаивал Шарль Вандермонд, главный редактор Journal de médicine во второй половине XVIII века; «следует переделать наши органы»661, – добавлял он, стремясь выполнять программу «восстановления», сознавая важность совершенно нового понятия «общественная гигиена»662, целью которого было получение от государства невиданных гарантий благополучия и здоровья. Ту же озабоченность видим у Леопольда де Женнете: в 1767 году он писал о вредных для здоровья испарениях, царящих в больницах, убивавших больных, которых можно было вылечить, «простых людей, бедных рабочих… столь полезных и необходимых государству»663. Впервые население становится анонимной силой, массивным неясным ресурсом рабочих рук, требуя взамен защиты и обещая быть сильным. Поэтому любая коллективная усталость стигматизируется как нечто опасное и угрожающее.

ГЛАВА 15. О СИЛАХ

Наверное, об этом можно судить лишь теоретически – в 1760‐х годах конкретные шаги в этой области были большой редкостью, а обязанности государства по охране здоровья всего населения не были сформулированы; доминирующим оставался принцип «управления, контроля, усиления налогового бремени»664, и в гораздо меньшей степени государство заботили помощь и участие в жизни народа. Но возникают новые вопросы, оценки, появление которых вызвано как беспокойством по поводу «вырождения», так и интересом, который вызывает мир чувств, его материальность и функциональность: определяются силы человека, исследуется его сопротивляемость, пороги усталости и слабости.

Помимо смещения интереса к внутреннему миру и едва начавшегося исследования чувствительности в эпоху Просвещения происходит и столь же важный поворот к миру внешнему, делаются робкие попытки изучения и определения количества сил человека, его способности противостоять усталости и границам, которые она может навязать. Одним из первых подобные вопросы с предельной ясностью задает Бюффон: «Цивилизованный человек не знает своих сил, не знает, сколько их он теряет из‐за своей изнеженности и сколько бы сил он мог приобрести, имей он привычку делать упражнения», к тому же он живет «в обществе, где голова работает больше, чем тело, и где ручным трудом могут заниматься лишь представители низших слоев»665. Это основополагающее замечание, показывающее ожидание более точной оценки физических сил человека, их предполагаемого совершенствования, а также предела возможностей человека; вместе с тем выражается сожаление по поводу отсутствия оценки самых «черных» работ, которыми занимаются представители «низших слоев» общества. При этом, по всей видимости, автор пренебрегает старыми цифрами, касающимися в первую очередь земляных работ на стройках Эльзаса, которые приводил Вобан666.

Наконец, последнее, что надо отметить, – это то, что в эпоху Просвещения на первый план выходят такие вещи, как прогресс, надежда на будущее, «специфически человеческая», как назвал ее Руссо, «способность к самосовершенствованию»667. Отсюда – беспрецедентная легитимация «большего», «лучшего», превосходства и либеральности, стремление узнать, «где пределы человеческих возможностей»668. Это меняет взгляд на вещи и на действия каждого.

Проступают контуры двух миров, которые будут постоянно сталкиваться, а порой не замечать друг друга: мир тех, кто работает и испытывает усталость, и мир тех, кто за этой усталостью наблюдает и оценивает ее. Первые усталость испытывают, вторые – изучают; таким образом, речь идет о двух бесконечно исследуемых сторонах «предела возможностей».

Вопросы о «пределе возможностей»

Возникает неслыханная доселе необходимость добиться «максимальной» реализации потенциала. Подобный интерес влечет за собой новые ожидания, появляются новые свидетельства, а также его питают новые источники сведений: путешествия с исследовательскими целями, открытость «другому», географические открытия669. Это демонстрирует трактат «О человеке» Бюффона, написанный в середине XVIII века; как пример экстремальной транспортировки тяжестей в нем упоминаются «константинопольские грузчики», поднимавшие и перемещавшие груз массой «900 фунтов»670 (около 450 килограммов), что более чем невероятно, а «исфаханские извозчики» приводятся в качестве примера экстремальной езды: «за четырнадцать или пятнадцать часов они преодолевали тридцать шесть лье»; готтентоты упоминаются как способные к экстремальному бегу по пересеченной местности:

Они предпринимают длинные пешие путешествия по самым крутым горам, в труднодоступной местности, где нет никаких проложенных дорог и троп; как говорят, эти люди проходят по тысяче – тысяче двести лье менее чем за шесть недель или за два месяца. Интересно, существует ли какое-то животное, за исключением птиц, с пропорционально более сильной мускулатурой, чем все другие живые существа; существует ли какое-то животное, которое могло бы выдержать столь долгую усталость?671

В центре внимания – определение количественного предела сопротивляемости. Изучаются даже религиозные верования «негров Лоанго», убежденных, что реликвии, которые они носят в своих мешках, «умеряют усталость», делая их «более легкими»672.

В начале XVIII века Жан Дезагюлье, механик-гугенот, эмигрировавший в Лондон, одним из первых пытался сопоставить поднимаемые тяжести, пройденные расстояния, скорость и продолжительность путешествий. Велись наблюдения, вырисовывались цифры: «Один носильщик может нести груз массой 200 фунтов и идти со скоростью три мили в час; грузчик, таскающий каменный уголь, может нести 250 фунтов, но не может идти на большое расстояние, чтобы разгружать свою ношу, хотя, с другой стороны, он часто поднимается с этим грузом по лестнице»673. Это эмпирическое, но беспрецедентное сравнение систематизирует данные Вобана о транспортировке тяжестей674. Конечно, мера усталости и расстояния здесь определены не точно, зато порог «переносимости» рассматривается по самым разным критериям – сила, скорость, затраченное время. Делаются долгосрочные выводы на основе анализа различных сторон одного и того же действия и различных особенностей организма – скорости и выносливости, силы и ловкости.

Начало исследований

Мало-помалу вопросы о пределе возможностей открывают более широкие перспективы. Чувствительность проявляется в окружении, в делах и фактах. Труд подсказывает необходимость проведения других исследований. Его анализ необходим в связи с опасениями «вырождения», а также в связи с переоценкой «утилитаризма»675, «энергии»676: таков «образ англичанина… прототипа энергичного человека [в произведениях различных авторов], от Вольтера до мадам де Сталь»677. Мир работающих людей, которым долгое время пренебрегали, начинает существовать по-новому, вплоть до того, что меняется его статус. Экономисты видят в нем в первую очередь движущую силу благосостояния: сила рабочих рук наравне с тем, что приносит владение землей или торговля, становится социальным фактором, коллективным ресурсом: «Все происходит так, как если бы труд был чем-то абстрактным и служил каким-то инструментом»678. Он неожиданно становится резервом реальной, прагматичной силы, призванной преобразить мир. Появляется не только «знание» классиков, но и ожидаемо эффективное «дело» эмпириков.

В