битве на реке Ирпень, в ходе которой погибли Олег и Лев. Станислав и Роман, согласно летописи, бежали в Брянск, откуда Станислава пригласил к себе рязанский князь, который выдал за него свою единственную дочь Ольгу и передал в наследство всё Рязанское княжество. В Киеве же, согласно летописи, Гедимин своим наместником посадил князя Ольшанского Миндовга Ольгимунтовича. Эти данные летописей послужили источником для хроники Матея Стрыйковского, который привязал захват Киева Гедимином к 1320 году.

В российской историографии XIX века, начиная с Н. М. Карамзина, известия белорусско-литовских летописей о захвате Киева Гедимином традиционно ставились под сомнение, а фигура киевского князя Станислава признавалась вымышленной. Основанием для этого служили поздний характер известий, содержащиеся в них анахронизмы и противоречия с источниками XIV века. В наше время аргументы против существования Станислава были суммированы историком Еленой Русиной. Среди прочего она указывает, что сведения о борьбе литовского князя Гедимина за Киевскую землю не подтверждаются ни более ранними белорусько-литовскими источниками, ни ливонскими и прусскими хрониками. Известиям о захвате Гедимином Киева в 20-х годах XIV века противоречит тот факт, что еще в 30-х годах в Киеве правил князь Федор. Кроме того, имя «Станислав» не характерно для ономастикона руських князей. По мнению Е. Русиной, легенда о захвате Киева Гедимином возникла в XVI веке в качестве обоснования притязаний на Киев князей Ольшанских. В то же время ряд современных историков поддерживают подлинность летописей и признают существование Станислава. Историк Феликс Шабульдо, хоть и считает вымыслом целый ряд моментов летописной истории, в частности, рассказ о судьбе Станислава после его бегства из Киева, но в целом историю захвата Киева Гедимином признает достоверной, а князя Федора считает ставленником Гедимина. По его мнению, после победы на реке Ирпень Киев оказался в своеобразной двойной зависимости и от Золотой Орды, и и от Великого княжества Литовского. Это объясняет нахождение в Киеве в 1331 году татарского баскака. В пользу историчности Станислава, по мнению Ф. Шабульдо, свидетельствует упоминание в Любецком синодике «Князя Иоанна Станиславовича», жившего, по-видимому, во второй половине XIV века. Весьма серьезный исследователь Леонтий Войтович отождествляет Станислава с упомянутым в Киевском синодике князем Терентием, принадлежавшим к путивльской династии Рюриковичей, полагая, что имя Терентий является крестильным именем. Князь Терентий предположительно являлся братом Владимира – Ивана Ивановича, упомянутого в Северском синодике в качестве киевского князя. Отсюда Войтович называет Станислава Станиславом-Терентием Ивановичем. Кроме того, историк отождествляет Станислава Киевского с князем Станиславом, упомянутым Афанасием Кальнофойским среди ктиторов Киево-Печерской лавры.

Въезд князя Гедимина в Киев в 1321 г. Гравюра XVIII в.

Только в 1370-х годах из среды правителей Золотой Орды выдвинулся крымский хан Мамай, захвативший власть. Там вспомнили и о Киевской земле, поэтому Владимир Ольгердович вынужден был платить дань. Наличие на монетах тамги, или по летописи, «ордынского знамения», наглядно показывают ограниченность власти Литвы над Киевом в последней трети ХIV века. Кроме этой татарской «плетенки» существуют несколько изображений на оборотной стороне киевских монет: на аверсе они имеют так называемый княжеский знак, аналогичный изображению, вырезанному на печатках сынов Владимира Ольгердовича. Это дает возможность предположить, что этот знак был гербом киевского князя. А если объяснять его как схематическое изображение храма, то это может подтвердить значение Киева как религиозного центра Руси. Выпуск монет Владимиром Ольгердовичем отражает экономические возможности Киевского княжества и при этом политические амбиции его «Божьей милостью» властелина.

Монета Владимира Ольгердовича

На основе немногочисленных свидетельств постараемся представить облик города в описываемое время. В разные исторические периоды центр Киева перемещался. При литовском правлении был построен замок, где жили Олельковичи. Замок в 1482 году был взят штурмом и сожжен Менгли-Гиреем, а живший там воевода Иван Ходкевич был уведен в плен, где вскоре и скончался. Новый был незамедлительно построен на месте старого «добродеревцами з верху» – жителями Киевского Полесья, слывшими хорошими плотниками. Замок занимал всю вершину горы Кисилевки, стены были его срублены из прочного дерева и укреплены столбами. Разделялся он на 133 участка, или «городни», которую соорудили земляне или жители волостей. Каждая волость или отдельное лицо, строящее городню, имели право на ее внутренней стороне примкнуть постройку для хранения своих пожитков и для собственного помещения во время осады. Над стенами возвышались 15 шестиугольных башен. Они имели три этажа и на каждом бойницы. В двух башнях находились въездные ворота, северные против Щекавицы назывались «Воеводина брама», а противоположные – «Драбская брама». Площадка перед этими воротами имела лобное место, где «каралы на горло» – так называли усекновение головы. На одной из башен помещались большие часы, которыми гордились горожане. За наблюдение за ними и за починку было назначено довольно большое жалование – 15 коп грошей и 5 локтей французского сукна. Его получал один из замковых пушкарей, умеющий обращаться с механизмом. Во внутреннем дворе замка теснились многочисленные постройки: здесь был дом воеводы, ротмистра, командовавшего гарнизоном, 30 казарм, «шпихлер», где хранили порох, ядра, пули, свинец… Главное место занимала «шопа» – место хранения крепостной артиллерии, состоявшей (в 1545 году) из 17 пушек и 100 гаковниц. В замке было 3 церкви, в том числе Св. Николая и католическая часовня. Особо знатные лица могли иметь свое жилище.

Под горой простирался Подол с тесными, крутыми улицами, на которых кипела жизнь. Все дома были деревянными, невзрачными и бедными. Относительной опрятностью отличался армянский квартал со своей церковью и генуэзский торговый двор. Подол неоднократно захватывался, сжигался татарами, да и внутренних причин для пожаров было достаточно. Известен указ, запрещающий зажигать ночью свечки. К тому же они были большой роскошью, как правило, использовали лучину. Этот запрет лег в основу пьесы И. Кочерги «Свіччине весілля». Еще в конце XVI века киевский воевода К. Острожский вкопал около Св. Софии «на горе, межи валы» столб и зазывал на слободу «на оное место, здавна пустое, людей вшелякого стану веры христианской». Но этот призыв не встретил особой поддержки, и заселяться стал этот участок спустя столетие.

Достоверные данные о литовском правлении дают церковные документы, так как на то время Киев был больше духовным, религиозным центром, чем экономическим и военным. По актам Константинопольской патриархии родственник и ставленник Ольгерда митрополит Роман, посвященный в Византии одновременно с общеруським митрополитом Алексием, напрасно пытался закрепиться в Киеве. В летописи читаем: «прийде из Литвы Роман чернец на митрополию и выиде, не приняша его кияне». Однако в конце 1350-х он смог добиться своего как «настоящий архиерей», хотя это вызвало «смуту» и «заставило властелина Литвы стать против христиан и принести им немало беды и кровопролития».

Киево-Печерский монастырь. Гравюра XVII в.

Амбициям Владимира Ольгердовича был нанесен удар после Островского и Белзского договора 1392