Мы приехали в зубной Диснейленд, я уселась в удобное кресло, взяла журнал People, а дети стали играть в настольный хоккей. Я старалась сидеть очень прямо – ведь ответственные матери в кардиганах должны иметь хорошую осанку. Но расслабиться мне не удалось, потому что Эмма громко кричала. И тогда я подозвала ее и шепнула ей прямо в очаровательное личико:

– Ты. Должна. Говорить. Тише.

Эмма отшатнулась и уставилась на меня. Она явно была потрясена. Она выставила в мою сторону маленький пальчик и ЗАКРИЧАЛА:

– МАМОЧКА! ОТ ТЕБЯ ПАХНЕТ БАТОНЧИКОМ! ОТ ТЕБЯ ПАХНЕТ БАТОНЧИКОМ, МАМА! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА, МАМА?! (Игра слов: Bar – бар и Bar – батончик. – Перев.)

А потом она упала на пол и зарыдала. Она рыдала, как ребенок, который чувствует себя преданным. Как ребенок, который только что узнал, что его мама бросила его одного в поезде. В точности так.

В приемной в тот день было много народу. От такого зрелища все притихли. Остальные матери в кардиганах оторвались от своих журналов и уставились на меня. Они не могли отвести от меня взгляда, хотя, уверена, им хотелось это сделать. И тогда я вспомнила, что захватила с собой огромную бутылку СВЕКОЛЬНОГО СОКА. При лечении болезни Лайма такой сок нужно пить по утрам. Но, к сожалению, понимала, что этот напиток более всего будет напоминать огромную бутылку «Кровавой Мэри».

Я уже подумывала о том, чтобы встать и объявить во всеуслышание: «ПОСЛУШАЙТЕ! Это всего лишь недоразумение. Это просто смешно. Смешнее, чем вы можете себе представить. Понимаете, сегодня утром я НЕ пила, хотя двадцать лет подряд выпивала! Но теперь я пью СВЕКОЛЬНЫЙ СОК. Это СВЕКОЛЬНЫЙ СОК. А этот рыдающий ребенок говорит об ЭНЕРГЕТИЧЕСКОМ БАТОНЧИКЕ. От меня пахнет ЭНЕРГЕТИЧЕСКИМ БАТОНЧИКОМ! Разве это не смешно? Я не пьяная. Клянусь!»

Конечно же, никто не делает подобных заявлений. Я поняла это мгновенно. Мне стало ясно: единственный выход – ВЕСТИ СЕБЯ КАК ТРЕЗВЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Когда сталкиваешься с несправедливым обвинением, НУЖНО ПОСТАРАТЬСЯ ВЕСТИ СЕБЯ ТАК, ЧТОБЫ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ СТАЛА ОЧЕВИДНОЙ. Нужно вести себя как трезвый человек, когда ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО трезв, но окружающие могут подумать, что ты пьян. Но это невозможно. Начинаешь стараться так сильно, что вся естественность пропадает. Стараешься говорить отчетливо и превращаешься в тупого робота. Короче говоря, чем больше пытаешься выглядеть трезвой, тем крепче забываешь, каково это – быть трезвым. И тем более когда кажешься пьяной. Со мной ИМЕННО ЭТО и случилось. Я уронила журнал. Споткнулась и пролила свекольный сок на свой единственный кардиган. Кардиган! ХА! Какой позор. В тот день следовало надеть футболку Mötley Crüe и спортивные брюки для йоги.

Мы посетили стоматолога. Всю дорогу до дома я смотрела в зеркало заднего вида. Я была УВЕРЕНА, что врач позвонит в полицию, однако полицейских не оказалось поблизости. Но потребовала, чтобы дети всю дорогу домой молчали, чтобы я могла СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА ТРЕЗВОМ ВОЖДЕНИИ.

Это было чертовски трудно. Сначала ехала слишком медленно, потом слишком быстро. Я забыла включить поворотник. Домой мы добрались обессиленные. И я сразу же полезла искать свою сладкую заначку.

Двадцать третье декабря. Я в магазине с Тиш и Эммой. Мы уже собрали в тележку все покупки и стоим в очереди в кассу. Я уже вижу Землю Обетованную: мы сделали все покупки и можем возвращаться домой.

И вижу, что Эмма замечает пакетик с жевательным мармеладом. Ее глаза расширяются. Я готова к истерике. Эмма хватает пакетик и со слезами на глазах протягивает его мне:

– Хочу! – восклицает она.

– Понимаю, – отвечаю я. – Это магия магазина. Она заставляет меня думать, что мне тоже нужна вся эта чепуха. Из-за этой магии ты можешь остаться без колледжа. Никакого мармелада. Положи пакетик на место.

Не передать словами, что творится. Бедный, ничего не подозревающий магазин оказывается в эпицентре истерики. Эмма бросается на грязный пол и рыдает так неистово, как мог бы рыдать тот, кто только что узнал, что вся его семья погибла. Скандалит Эмма своеобразно: она выбирает одну фразу и повторяет ее 7 миллионов раз с громкостью в 7 миллионов децибел до тех пор, пока все окружающие не начнут серьезно задумываться об убийстве или самоубийстве. В тот день она выбрала такой метод:

– Я ТАКАЯ ГОВОДНАЯ! Я ТАКАЯ ГОВОДНАЯ! (Душераздирающий вопль.) Я ТАКАЯ ГОВОДНАЯ! Я ТАКАЯ ГОВОДНАЯ! (Душераздирающий вопль.)

Очередь была длинная. Народу много. Каждый раз, когда очередь продвигалась, мне приходилось хватать Эмму за капюшон и тащить ее вперед на несколько сантиметров, а она пиналась и лягалась. Я словно оказалась в аэропорту с неподъемным багажом. А потом и Тиш начала плакать, потому что ситуация стала невыносимой. Я скрипнула зубами, сделала самое страшное лицо и рявкнула на Тиш, как монстр из фильма. Но подобное поведение редко может успокоить ребенка. Тиш зарыдала еще громче. Люди стали отодвигаться от нас. В проходах начали останавливаться люди, привлеченные криками. Я вспотела, как в сауне. Мне хотелось только одного: чтобы рождественская песня «Самое лучшее время года» закончилась немедленно. И все эти бубенчики и колокольчики, и добрые пожелания, и прочая суета! Немедленно!

До этого момента я ни на кого не смотрела, но, судя по всему, настало время извиняться перед другими покупателями в надежде заметить хоть какие-то сочувствующие взгляды.

Но когда я, наконец, подняла глаза, то с неприятным чувством увидела – никаких сочувствующих взглядов нет и в помине.

Все смотрели на меня. Абсолютно все. Одна пожилая пара была так расстроена, что бабушка прижала руку ко рту, а другой вцепилась в своего мужа. Поначалу мне показалось, что она пытается защититься от моих бешеных зверушек. Да, да, леди, они меня тоже пугают. Но потом поняла: пожилая дама с осуждением смотрит не на них – на меня! Я встретилась с ней взглядом, она сурово посмотрела на меня, затем на мою тележку, а потом отвернулась.

Я проследила за ее взглядом – на себя, потом на тележку. О-о-о-ох! Черт!

Болезнь Лайма обострилась, и я уже давно чувствовала себя неважно. Тот день выдался особо неприятным, и предыдущий тоже. Я вполне могла забыть принять душ или причесаться. И в таком состоянии пребывала целых сорок восемь часов! Посмотрев на себя, я обнаружила, что все еще в пижаме! Я просто заправила ее в рваные джинсы. Как в седьмом классе. Я выглядела плохо. Не просто плохо – ужасно, агрессивно плохо. А моя тележка! Шесть больших бутылок вина и карниз для занавесок. Можно было подумать, что я планирую настоящую оргию. И все было бы ничего, если бы мой маленький ребенок перестал вопить: «Я ГОВОДНАЯ! Я ГОВОДНАЯ!».

А поскольку я была усталой и безумно жалела себя, то никак не могла заставить себя сымитировать симпатию и жалость к моему несчастному голодному ребенку, рыдающему на полу. Я не испытывала к дочери ни малейшей симпатии. И точно помнила, что вчера ее кормила. Притворщица.