Она-то уже совершенно перестала сердиться на незадачливого коллегу — ну разве он виноват, что не знал, что с ней нельзя, как с остальными барышнями? Впредь явно будет поосмотрительней…

У Тихонова на душе было не так светло и благодатно.

— Хоть бы каким другим цветом плеснула, — мрачно буркнул он и ушел со всей синей головой в задание начальницы.

* * *

…Рогозина смотрела в микроскоп. Круглов ждал, пока принтер выгонит результат.

Оторвавшись от окуляров, Галина Николаевна принялась энергично печатать.

Экран монитора был поделен на две части, в обеих — структуры молекул ДНК. Посредине, как мостик, светилась надпись «Совпадение 99 %».

— Кровь на траве принадлежит Алене Липатовой.

— Угу, — сказал Круглов, рассматривая фотографии. — И протектор визуально тот же. Надо будет, конечно, на компьютере проверить, но и без того можно утверждать — это машина того, кто выбросил труп.

* * *

…На экране два рисунка протектора наложились один на другой, и сразу стало ясно, что они полностью совпадают.

Тихонов стукнул кулаком правой руки о раскрытую ладонь левой. Белая издала вздох облегчения.

Однако новоприбывшие не заметили проявления эмоций аборигенов. В первую очередь они обратили внимание на фантастический цвет волос главного компьютерщика.

— Иван… что у тебя на голове? — в ужасе спросила Рогозина.

Тот безуспешно постарался спрятаться в несуществующую тень.

— Да так… несчастный случай…

Круглов не смог удержать смешок.

— А тебе идет. Цвета общества «Динамо». Родная структура как-никак.

Тихонов заметно приободрился:

— «Динамо»? Точно!

Рогозина прошла к хроматоспектрометру, открыла свой чемоданчик и достала оттуда пакет. В пакете оказались частички черной резины.

— Это фрагменты покрышек автомобиля убийцы, — пояснила она, высыпая их в спектрометр. — Иван, проверь на инородные вещества. Как сделаешь — доложишь. А потом срочно голову мыть. Подожди-ка секунду.

Она порылась в ящиках лабораторного стола, нашла какой-то флакон и подала Тихонову.

— Только осторожно, много не лей, а то волосы окончательно сожжешь. Граммов десять на литр воды разведи и можешь смывать свою голубизну.

Тот трепетно прижал флакон к груди.

— Благодетельница! С меня причитается!

Она усмехнулась и вышла из лаборатории.

Волков спустился в подвал, прошел по бетонному лабиринту, открыл деревянную дверь нужного сегмента и щелкнул выключателем. Помещение осветила тусклая лампочка, свисающая с потолка на проводе. Здесь была еще лампа дневного света, но он включал ее, только когда брался за Настоящее Дело — работал над снадобьем или занимался живым материалом. В остальное время Волков предпочитал пользоваться экономичным вариантом освещения.

Здесь было по-своему уютно. Большой стол с множеством склянок, среди которых находились и маленькие емкости с драгоценным, единственным Препаратом; маленький столик с прекрасным набором хирургических инструментов; напротив столика — небольшая железная кровать с провисшей панцирной сеткой. Поверх сетки лежала узкая столешница — немногим шире самой кровати. Это создавало некое подобие операционного стола. Из-за небольшой высоты кровати Волков предпочитал работать с живым материалом, стоя на коленях. Ему было жестко и неудобно на бетонном полу, но Волков терпел.

Если достаточно вольно трактовать изложенные в «Духе бесконечности» правила Пути, именно это от него и требовалось. На начальных этапах нужно было научиться воспринимать все вокруг именно как живой материал, а себя — как сосуд чистого, бесстрастного духа, безразличного к мучениям плоти. Как чужой, так и своей.

На полу лежало старое армейское одеяло. За последнее время оно из голубого стало бурым; к тому же было всегда влажным и жутко воняло мочой и кровью. Волкова, привыкшего к любым проявлениям человеческой физиологии, мутило от одного взгляда на одеяло.

Раньше он всегда заменял кусок ткани, на котором до поры до времени располагался живой материал. Ему было неприятно. А ведь отвращение — это слишком человеческое чувство, да еще из самых простых. Волков понял, что серьезно подвинется на пути к Свободе, если сумеет с ним совладать.

И вот уже два месяца с ним было задубевшее от испытаний волглое одеяло.

Волков сел перед одеялом на корточки, закрыл глаза и попытался очистить свой разум от всего человеческого и наносного. Поза была неудобной, ноги затекали, но он нарочно сел именно так. Постепенно в его сознании загорелся тот холодный и чистый свет, который и был подлинным духом.

Не меняя позы, Волков поднял одеяло и поднес его к лицу.

Репетиция закончилась, и музыканты зачехляли инструменты. Бас-гитарист Валера сидел на узеньком старом диванчике и внимательно следил, чтобы никто не прихватил лишнего кабеля и не стянул чужую примочку. Кроме него в группе было шесть человек, все — неформалы до мозга костей, поэтому следить приходилось в оба глаза.

Рядом с Валерой на диване сидел… то есть стоял ящик с пивом. Лидер группы «Пьяный Минотавр» был строг и не допускал соратников к напитку, пока не будут обесточены микшер, усилители и прочие колонки. И даже — вот садист! — пока хоть одна электрогитара будет оставаться без чехла.

Большая часть оборудования в подвале Валеры была чужой (то есть не принадлежавшей музыкантам группы; сам лидер владел лишь бас-гитарой). Поэтому репетиционная база была с недавних пор оснащена серьезной дверью с двумя замками. Сейчас она была приоткрыта — в щель вытягивало сигаретный дым.

В разгар сборов в дверь просунулась голова человека, который оплатил ее установку. Сосед Чугунов — нормальный мужик, хоть и знаменитость, — громко произнес.

— Панки, хой!

Группа вразнобой ответила в том смысле, что и ему того же. Хорошо ответили, уважительно — без матюгов.

— Тесей, у меня к тебе дело, — сказал гость.

С соседом Валере повезло. Речь даже не о деньгах (вернее, не только о деньгах), а о простых человеческих отношениях, которые установились между панком и известным писателем. Такого знакомого не стыдно было показать группе — знакомство с ним серьезно прибавило Валере авторитета.

Во-первых, целых два человека из группы пытались читать его книжки, подписанные Чугуновым. Оба заявили, что там реально сносит башню на третьей странице, а дальше они пока не читали — еще не отошли от шока. Это говорило о том, что автор — действительно серьезный дядька.