Они руководят фирмами и становятся банкирами в двадцать лет, они издают культовые журналы, Билл Гейтс каждую минуту зарабатывает три тысячи долларов, а ты дрочишь хуй, уже даже вялый хуй. Стряхнул его и вскочил в отчаянии, с неистовым желанием немедленно изменить свою жизнь, прекратить все это, и замер, выпучив глаза, понимая, что ничего не изменишь, и помочь себе не сможешь ничем, кроме самоубийства.

«АСМО-пресс» С пожеланиями успеха в Вашем бизнесе!

Итак. Работаю под начальством этой красивой женщины Юлии, знакомой Германа, в каталоге «Золотая книга московского бизнеса».

— Димка, надо про «Связь-банк» придумать слоган. Я придумал: наша связь не ударит лицом в грязь!

— Анварка, лучше Гарнику позвони, вдвоем попробуйте. Димка посмеялся и ушел.

— Я придумал, — сказал он вечером.

— Что придумал?

— Слоган.

— Ну-ка.

— Мы существуем, чтоб не прервалась времен и судеб призрачная связь.

— Пиздец, Дима, сразу видно, что ты поэт!

— А в конце текста — Связь-Банк — ваша связь с будущим!

И мы начали работать вдвоем. Я бегал на интервью, заверял тексты и относил их Юлии Алексеевне, а он придумывал слоганы и писал тексты. Ей нравилось.

«Кам ту Марракеш… Кам ту Марракеш…» Влетела электричка, и я подумал, что вот в этом вагоне прямо сейчас встречу свою самую настоящую любовь, но нет, конечно. На «Менделеевской» ожидал удара лицом, уже почти чувствовал губами твердую боль и вдруг вспомнил, что Димка потерял свои ключи и, наверное, давно уже меня ждет. Очень хотел, чтобы он меня ждал. И я увидел его еще издалека, он пошел ко мне от подъезда.

— Манту марэ, Димка, убей меня! — радостно сказал я. — Катался на трамвае «Аннушка», слушал Вайю Кон Диос и забыл!

Димка не обиделся.

— Я думал, Анатоль будет дома, а он, оказывается, тоже уехал на дачу.

— У тебя на воротнике пятно красное, Дим, кровь что ли?!

И когда он наклонился, я легко сжал кончик его носа. Он засмеялся.

— Анварка, поехали арбуз купим? Тут, недалеко, на Коптевский рынок, на трамвайчике, а?

— Поехали, Дим, может, девчонок каких-нибудь зацепим?

Проехали в тряском трамвае по Михалковской улице, свернули. Ехать становилось все тяжелее. Выходили и заходили летние люди. Казалось, что должно что-то случиться, а арбуз это так, отговорка.

На рынке было пыльно и многолюдно. Ужасно танцевала в пыли старая, грязная бомжиха, возле нее стояла молодая, хихикала и морщилась, трогая рукой опухшую щеку.

Мы ходили по рядам. Как всегда трудно и лень было гадать, спелый арбуз или нет. Молодой, равнодушно привязчивый азербайджанец вырезал и вытянул из его бока красную длинную пирамидку. Купили. Слепило холодное, болезненное солнце. Было грустное, тупое и неизрасходованное чувство в душе, и накрученный и не лопнувший шарик в простате.

— Не выручите двадцаточкой? — пробубнила молодая бомжиха.

Я оглянулся, она смотрела на меня, и в душе появилось это.

— Двадцаточку просит, Дим, — сказал я и засмеялся.

— А что такое? — испугавшись чего-то, спросил Димка.

— Отморозок дал колечко продать, а мы его потеряли, он теперь кердык башка нам сделает.

И она как-то ответила на это мое чувство. Грязная, вонючая бомжиха с флюсом.

— Поедешь с нами, дадим, — сказал я.

И Димка странно обрадовался нашей игре.

— Поехали, — согласилась она и позвала старуху: — Поехали, мать, слышь, это наши пацаны.

Та пошла с неохотой и недоверием, вскарабкалась на ступени трамвая уже перед самым отправлением. Народ косился. Димка с арбузом встал в стороне. Холодное, пыльное солнце билось меж людских голов. Старуха что-то шептала ей на ухо и косилась на меня.

— Да не колотись ты, это наши пацаны, я их знаю, — усмехнулась мне.

— А что за колечко-то?

— Обалденное колечко, с брюликом!

— А что так дешево? — «Грудь бултыхается… грязная… пуговиц нет».

— Отморозок украл где-то, сам побоялся продавать.

— А-а.

— А мы потеряли с этой мандой.

— Водку будешь с нами пить?

— Буду. И еще двадцаточку дашь, как договаривались.

— Дам.

Возле «Байкала» купили водки.

Молодая пошла с нами, а старуха осталась внизу. Сидим на кухне. Димка режет арбуз. Понял все. Он хочет сказать что-то прикольное, чтобы поддержать нашу прикольную игру.

— Ты, я все …озку расскажу! — орала снизу старуха. — Блядь!

Молодая вышла на балкон.

— Дим, будешь ее трахать?

— Можно, — неуверенно сказал он, будто боясь меня обидеть отказом.

Выпили еще. Она полоскала водкой рот и глотала.

— А мы братья с ним, — сказал я.

— Да ну? Не-ет, — сказала она. — Вы не похожи.

— Ну вот, все так говорят, а мы братья, да, Дим? — «Какие ногти грязные».

— Точно, — он хотел еще сказать что-то прикольное.

— А ты говоришь — не братья.

— Ну, вы же не похожие, че ты мне втираешь!

— Да как не похожие, да ты посмотри на нас.

— Тем более не похожи.

— У нас просто отцы разные.

— А-а.

— А он даже в Чечне служил, — показал я на Димку.

— Он вряд ли, не верю.

— Точно.

— Он молодой.

— Ну и что?! Слушай, а что я тебе все доказываю, на хрен мне это нужно?!

Димка засмеялся. Выпили еще.

— А я ведь не дождалась своего парня из армии. Он мне письма писал про любовь. Я ему отвечала, фотку послала ему. А потом другого встретила, другого парня, который уже отслужил. У нас свадьба была. А тот пришел и смотрел на меня, а я в фате и уже чужая невеста. А он стоял у порога и так смотрел на меня.

«Пиздит, как и все они».

— А ты где живешь?

— Там, на Михалковской, в старой кочегарке у Отморозка. Димка ушел. Мы еще выпили с ней.

— Старая сказала, что не скажет Отморозку, если я ей денег дам.

— Я тебе сорок дам, понимаешь?

Испугались глаза. Даже в этих глазах просквозило что-то женское.

— А я что, не поняла что ли, зачем вы меня сюда позвали? И ощущение этой своей женской, короткой власти и некой ценности.

— Хорошо, что поняла.