— Мне есть еще нельзя, наверное?

— Почему?

— А сколько времени прошло?

— Да уже часа три, точно, прошло… блин, как же время летит!

— Где же он может быть?

— Появится, лазит где-нибудь, хоть делом занялся. Ты просто привыкла, что он всегда рядом.

— Ну да, — обрадовалась она. — Точно. Вот почему. Ты это хорошо объяснил.

В дверь позвонили. Она вздрогнула. Димка был такой нарядный и модный, точно заскочил в дом с летнего карнавала. Туфли с узкими, квадратными мысками, черные джинсы «Версаче», ремень с железными пластинками и серебристая рубашка в клеточку — все поддельное.

— Пьете? — сказал он и посмотрел, будто ища третьего. — Хорошо. Я прямо как чувствовал. Я сейчас приду.

И ушел.

— Он смешной такой, так волосы аккуратно зачесаны, эти круглые очки, как отличник, — сказала Ксения. — И видно, что он такой хорошенький и послушный был в детстве. Его, наверное, мама очень сильно любила.

— У него тоже отца не было… Ксения, ты знаешь, как он поет, даже странно… Лучше бы он вовсе не пел!

— Можно я еще позвоню?

— Здесь мужик один, он сидел в тюрьме, так он даже плакал, что за воздействие такое?

— Ни за что бы не подумала, что Димка в тюрьме сидел!

— Нет, я говорю, мужик сидел, который здесь живет.

— Так и не появился Гарник. Может, я номером ошиблась, еще раз?

Вернулся Димка с двумя бутылками «Хванчкары».

— Дим, ты че, совсем что ли, зачем две-то?

— Да? А я все думал, может, три взять? Анварка, вот увидишь, мало будет! У меня сегодня настроение такое какое-то.

— Ксень, а ты знаешь, что Димка грузин?

— Не-ет.

— Смотри у него какие руки волосатые.

— Дим, ты грузин?

— Грузин.

— Ни за что бы не подумала.

— Ох, я так люблю этот момент, ребята! — Димка показал на экран. — Вот смотрите, он сейчас ей скажет: «Твои руки тако бели, тако нежни…» Анварка, сделай громче!

— А где пульт?

— Блин, я сейчас свой принесу! — Он убежал и вернулся с большим пультом от «Грюндика».

— «Твои руки тако бели тако нежни…»

— Блин, я сейчас назад перемотаю. А она скажет: «Лажешь, лажешь Марко».

— Анвар, может, вообще звук убрать, пусть Димка сам озвучивает?

— Она сейчас ему скажет: «Како лепо ты лажешь, Марко!»

— «Како лепо ты лажешь, Марко»!

— Как я люблю этот момент, когда их бомбят, а они танцуют, и он наливает ей вина из этого графина.

— Я так всегда хотела выпить из этого графина!

— Ты смотрела этот фильм, Ксения?!

— Конечно! А как она потом сама будет пить, а ведь она до этого вообще не пила, всегда вы так мужчины…

— Дим, оказывается, у Нины Васильевны есть еще один сын, и он сидит в тюрьме.

— У вас тут что, все сидели в тюрьме? — засмеялась Ксения. — Этот сидел, и Димка сидел.

— Я сидел? — удивился Димка.

— Да, мне же Анвар сказал.

— Нет, Ксения, я сказал, что Анатоль сидел.

— Да хрен с ними, Анварка… Выпьем за то, что мы сидим… мы сидим вне времени и пространства, — сказал Димка и поправил очки. — И может быть, мы монголо-татары или варяги, главное, что мы вдруг встретились в летящих с ужасной скоростью разных мирах… за вас, ребята. Может быть, мы никогда больше не увидимся.

Я пил с невероятным наслаждением это дешевое вино. И с какой-то жаждой.

— Мы увидимся, неудачник Джон, — сказал я. — Я вот сейчас почувствовал, когда мы все будем ТАМ, мы вдруг вспомним, как мы сегодня сидели, и вдруг узнаем этот земной момент, и узнаем друг друга и вспомним, как ты это все говорил.

Мы снова выпили.

— Я так сопьюсь с вами, а у меня бабушка алкоголичка. Ей недавно на соседней даче налили кружку водки, и она пошла к себе, и тут ливень ливанул, и она шла осторожно, чтобы не расплескать, и закрывала кружку ладонью, чтобы дождь не капал в водку. А дедушка был разведчиком в Италии, в сталинские времена…

— Правда, что ли, Ксень? Ничего себе у тебя дедушка!

— Это называется резидент, Энди неудачник.

— Да-а, он иногда в бреду пытается выкрасть какие-то секретные бумаги, типа книжки оплаты за коммунальные услуги, а потом гоняется за нами, хорошо еще, что наградной пистолет забрали…

Мы пили, а за окном телевизора пили и веселились югославы. Мне было так хорошо. Я веселился так, будто уже никогда не буду веселиться. Только жалко было Ксению. И я звонил Штрому, звонил Артемию и поздравлял его, а он испуганно и сонно переспрашивал, что случилось. Я даже позвонил давно забытому Петьке Николаеву, и мы все передавали привет ему и его жене, и тоже поздравляли их, но Гарника нигде не было.

— О, ка-ляй-ка ма-ляйка, о, каляйка маляу… — вдруг запел я, раскинув руки. — О, ка-ляй-ка ма-ляйка, о, каляйка маляу.

И мне так жалко было, что я не знаю других слов этой песни.

— Это что, какая-то татарская песня?

Они смеялись. Потом позвонил Гарник и сказал, что ищет Ксению, и я его позвал к нам. Мы допили вторую бутылку вина. Приехал суровый, скучный и недовольный Гарник и сел как-то отдельно. И мы наперебой с Ксенией стали говорить, как мы искали его, как он был нам нужен. Мне так хотелось развеселить его.

— А мы с Петькой Николаевым обсуждали один телевизионный проект, — сказал он, зевнув. — Задержался, его жена привет тебе передавала, — глянул он на Ксению.

Димка засмеялся. А Ксения посмотрела на меня черными, выпукло блестящими глазами.

— Что? Ты, наконец, вырвала свой зуб? — раздраженно спросил Гарник.

Ксения молчала и почему-то смотрела только на меня.

— Ты уже дома должна быть давно, а ты здесь пьешь с двумя…

Ксения молчала и смотрела на меня. Глаза ее заблестели сильнее.

— Я не пойму, Ксения, когда я не работаю, ты недовольна. А когда работаю, ты тоже недовольна!

— А давайте еще бухло купим, у меня есть деньги, — вдруг сказала Ксения.

— Я сам дам, — повел ладонью Гарник и полез в карман. — Только мне завтра рано вставать на переговоры.

— Слушайте! А давайте пойдем на пруд, и там будем пить! — сказал я. — Классно я придумал?!

Я так обрадовался этой своей мысли. Я взял редакторский диктофон, поставил кассету с музыкой из «Криминального чтива», и мы все вышли на улицу. Гарник шел с Ксенией и что-то говорил ей, она молчала.

— Неудачник, тебе жалко эту «Волгу»?