Затем Михаил услышал, как открылась дверь.

– Здравствуй, офицер, – раздался миловидный женский голос.

Он не обратил бы на это никакого внимания, но женщина поздоровалась с ним на русском, довольном чистом языке. Это заставило лейтенанта обернуться.

– Ты кто?

– А разве тебя не учили отвечать на приветствия?

– Извини, здравствуй.

– Это другое дело. Я – Ламис, дочь человека, который взял тебя в плен.

– Ты очень хорошо говоришь по-русски. Откуда это?

– Давай сначала ты скажешь, как мне называть тебя.

– Я – Михаил, Миша.

Девушка подошла к топчану, поставила на его краешек поднос, присела, опустила платок, и Козырев едва не вскрикнул. Если бы это не было сном, если бы он не знал, где находится, то в сумерках сарая не отличил бы эту девушки от Ольги, так она была на нее похожа.

– Что с тобой? – встревожилась Ламис.

– По-моему, у меня галлюцинации.

– Что это такое?

– Видения. Ты сильно похожа на одну русскую девушку. Подожди… – Он дотянулся до выключателя, включил свет. – Господи, вас действительно не различить.

– А кто она тебе?

Козырев вздохнул:

– Невеста. Теперь уже бывшая. Мы больше никогда не встретимся.

– Ты расскажешь мне о ней?

– Я не могу понять, что происходит.

– А что происходит? Ничего страшного. Отец велел мне и моей тете Халиде ухаживать за тобой.

– Не в этом дело. Такого сходства быть не может.

– Ты о той русской девушке?

– И о тебе.

– Почему не может быть? Похожих друг на друга людей много.

Он откинулся на подушку:

– Нет, это сон.

– Тогда проснись.

– Не могу. Да и не хочу.

– В таком случае немного покушай. Я принесла тебе лепешку, только из тандыра, еще горячую, и чал. Так у нас называется верблюжье молоко, разбавленное водой. Много есть тебе нельзя, этого пока хватит.

– Я не хочу есть.

– А поправиться хочешь?

– Для чего?

– Странный ты, Миша. Для чего люди поправляются? Чтобы жить.

– Здесь? В плену?

– Люди живут в разных условиях. Но ты покушай, потом поговорим. У нас впереди уйма времени.

Козырев подчинился, заставил себя проглотить несколько кусков вкусной лепешки и глотнуть кисловатого напитка. Девушка убрала поднос.

– Так ты скажешь, откуда знаешь русский язык? – спросил Михаил.

– Да, но не сейчас. – Ламис оглянулась на дверь, за которой послышалось какое-то движение.

Она подняла платок.

В сарай вошел Табрай.

– Что тут, Ламис?

Как ни странно, командир моджахедов спросил ее тоже на русском, но уже с заметным акцентом.

– Офицер чувствует себя неплохо, отец. Покушал, хотя и мало.

– Ему много и не надо. Ты ступай, Ламис, я хочу поговорить с пленным.

Девушка поднялась.

Козырев проводил ее взглядом.

– Что ты так смотришь на мою дочь? – повысив голос, спросил главарь банды.

– Нельзя?

– Так нельзя!

– Не буду. О чем ты хотел поговорить со мной?

– О тебе.

– Что тебя интересует?

– Все.

– Все я и сам не знаю.

– Расскажешь, что знаешь. Откуда родом, где учился, есть ли родители в Союзе, кто они, как попал сюда, участвовал ли в боевых действиях?

– Зачем тебе это?

– Отвечай!

– У меня сильно болит голова.

– С дочерью говорил, со мной не хочешь?

– Не могу. Болит голова.

– Я пришлю к тебе санитара. Он, конечно, не врач и даже не фельдшер, прошел только курсы санинструкторов, но поможет тебе. Потом поговорим. Советую сменить тон, лейтенант. Ты не можешь диктовать мне условия.

– Я ничего не диктую. О каких условиях ты говоришь? Хотя не отвечай, не надо, лучше действительно пришли санитара.

Табрай нагнулся к Козыреву.

– Ты должен усвоить, гяур, что твоя жизнь в моих руках. Захочу, будешь жить, не пожелаю, сдохнешь точно так же, как твои однополчане. Но они отправились на небеса, ничего толком не поняв, ты же будешь умирать медленно и мучительно. Не вынуждай меня. Да, мы привезли тебя сюда и оказали помощь. Но это еще не значит, что я решил подарить тебе жизнь. А санитар будет. Как и разговор. – Он поднялся и вышел из сарая.

Козырев отвернулся к стене. Угрозы главаря на него не подействовали.

«Убивать не станет, раз привез сюда, – подумал пленник. – Какие-то свои цели преследует. Если только не задумал провести показательную казнь. Это душманы практикуют часто. Об этом еще в штабе округа на лекциях предупреждали. Но для меня казнь – избавление. Пусть мучительное.

Впрочем, сейчас во мне проснулось желание жить, и причиной тому девушка Ламис, дочь этого чудовища. Она так похожа на Ольгу. А может, это обманчивое впечатление?

Все очень неожиданно. И светло. Да, именно так. Она появилась, и в сарае стало светлее. Что это такое?»

Его размышления прервал гортанный голос. Пришел тот человек, который вытаскивал из него осколки. Он что-то говорил на своем языке.

Санитар сделал ему укол. Потом он осмотрел раны пленника, что-то сказал, собрал свою сумку и вышел из сарая.

Вновь появился главарь. Какой-то парень поставил перед топчаном табурет.

Табрай присел, отпустил слугу, посмотрел на лейтенанта и спросил:

– Ну так что, Михаил Козырев, будем говорить?

Лейтенант вздохнул.

– Придется.

– Я задал вопросы, отвечай!

Козырев рассказал о себе, опустив лишь свои отношения с Ольгой. О ней теперь надо было забыть. Со вчерашнего дня у нее началась новая жизнь. Да и у него тоже.

Табрай выслушал и уточнил:

– Так ты воспитывался в детском доме?

– Да.

– Родителей не помнишь?

– Нет. Я всегда был один. Оттого и пошел сначала в суворовское, а затем в военное училище.

– Сюда попал по своей воле?

– Ты неплохо говоришь по-русски. Учился у нас?

– Это не имеет отношения к нашему разговору. Я спросил, ты попал в Афганистан по своей воле?

– Да.

– Мог отказаться?