– Это не важно. Или я не прав?

Козырев вздохнул и заявил:

– Действительно, какая мне разница, откуда ты узнал о делах в полку?

– А почему ты поверил, что первая новость правда? Мало ли что я сказал.

– Дело не в доверии. Я и сам прекрасно понимаю, что из меня попытаются сделать предателя, пособника душманов. От Гены Бутаева отстанут. Особисту полка не выгодно выставлять его пособником врага. Это будет значить, что особист сам проморгал агента в полку. В моем случае поступят по-другому. Ведь завербовать меня ваши люди могли и в Ташкенте. Теперь все это ерунда. Но я не буду воевать на вашей стороне либо учить твоих молодых бандитов. Кого бы из меня ни сделали наши особисты, я свою честь не продам, останусь советским офицером до конца своих дней. Это не высокие слова. Клянусь, так и будет. Можешь делать со мной все, что тебе угодно.

– А если я продам тебя? Найдутся люди, которые дадут мне приличную сумму. Их родственники находятся в руках службы безопасности Наджибуллы.

– Дело твое. Повлиять на тебя я не могу. Умолять не стану, но и работать не буду, лучше сдохну. Все, давай больше не поднимать эту тему. Делай, что хочешь.

Табрай усмехнулся и вышел из сарая.

«Из меня делают предателя. Причем грамотно, так, чтобы самим по шапке за халатность не получить, – раздумывал пленник. – Я, в принципе, готовился к этому. Теперь надо подумать, как свести счеты с жизнью. Можно напасть на Исама. Тот по ночам торчит у сарая. Но для этого я пока слаб. Малый с виду крепкий. Стрелять не станет, уложит на землю прикладом или кулаком.

Веревки нет. Есть гвоздь, но до него не дотянуться. Зато в сортире стоит медный кунган, кувшин для подмывания. Афганцы, как и другие мусульмане, не пользуются туалетной бумагой. Оторвать ручку у старого кувшина не составит труда.

Ночью я острой кромкой вскрою себе вены. К утру охранник обнаружит труп. Для меня все закончится. Да, сортир, кунган, ручка.

Только в сортир надо будет попроситься перед самым отбоем. Иначе зайдет кто-нибудь в этот сортир и увидит кунган без ручки.

Стоило бы подготовиться к смерти. Желательно побриться, помыться. Я попрошу мыло и бритву, когда придет Ламис. Все остальные меня просто не поймут».

Только он подумал об этом, как пришла дочь Табрая.

Она, как и всегда, светилась радостью. Он явно приглянулся ей. Да что греха таить, и Ламис нравилась Козыреву. Жаль, что будущего у них быть не могло.

Михаил улыбнулся девушке:

– Здравствуй, Ламис!

– Здравствуй, Миша. Как твое самочувствие?

– Гораздо лучше, спасибо. Сауни почему-то сегодня не приходил.

– Он позже зайдет. У нас мальчишка сломал ногу, доктор сейчас с ним.

– Понятно.

– Вот твой завтрак. – Ламис поставила поднос на край топчана, присела рядом, по обыкновению опустила платок на плечи и распустила роскошные волосы.

– Сегодня у нас кусок отварной курицы, лепешка, чай и немного сладостей. В обед принесу чал.

– Хороший напиток, взбодрит.

– И целебный.

– Да, я слышал о лечебных свойствах верблюжьего молока.

Девушка внимательно посмотрела на Козырева и сказала:

– Ты сегодня какой-то не такой, как всегда. Настроение вроде хорошее, а в глазах смертная тоска. Опять вспоминал свою невесту? Или отец сказал тебе что-то неприятное?

Козырев улыбнулся:

– Все нормально, Ламис. Да, я вспоминал свою бывшую невесту, но думал о другом. О своей судьбе и о тебе.

– А что ты думал обо мне?

– Ты очень хорошая девушка. У тебя будет достойный муж, вы заживете счастливо, нарожаете детей. Закончится война, наступит мир.

– Нет, ты думал вовсе не о том, – заявила вдруг девушка.

– Я не понял тебя.

– Не понял, вот и не надо. Ешь!

Михаил съел завтрак, но так и не смог найти причины столь резкой перемены настроения девушки.

Она забрала поднос, накрыла голову платком и вышла.

Пришел Сауни. Осмотрел раны, наложил свежие бинты, дал горького отвара, спросил что-то, показывая на голову.

Козырев понял. Афганец хотел знать, болит ли. Михаил показал, что нет. Санитар кивнул, собрал пожитки и ушел.

Козырев остался один. Он размышлял над тем, почему изменилось настроение Ламис. Ведь он не обидел ее, не оскорбил, напротив, пожелал счастливой мирной жизни в семье. Почему это испортило настроение девушки? Ответа Михаил не нашел.

Обед ему принесла тетя Халида. Она скривила лицо, молча поставила поднос на топчан и убрала его, как только Михаил доел последний кусок лепешки. Женщина оставила ему глиняный кувшин с чалом и ушла.

Козырев тут же взял кувшин. Если его разбить, то осколки получатся достаточно острые. Ими можно будет перерезать вены. Лишь бы вечером не забрали кувшин. Он пригодится, если сорвется дело с кумганом. Значит, надо оставить в нем половину молока. Тогда его не заберут. Лейтенант твердо решил покончить с собой.

Во второй половине дня к пленнику вновь пришел Табрай.

Он выглядел довольным и заявил:

– Ситуация меняется к лучшему, Козырев.

– О чем ты? Тебе сообщили, что с меня сняли все обвинения, решили обменять на кого-то из ваших?

– Нет. Ты и сам прекрасно знаешь, что этого не будет. Я о том, что Москва продолжает вывод своих войск. После того как из Афганистана ушли первые пятьдесят тысяч гяуров, мы подумали, что все, скоро страна избавится от неверных. Потом вывод прекратился. Да и выходил в первые три месяца в основном тот личный состав, который был задействован в тылу. Боевые части оставались на своих местах. И вот недавно со мной связался командир соседнего отряда. Ему из Кабула пришла весть о том, что русские готовятся вывести еще пятьдесят тысяч солдат. Командованию соединений и частей передан приказ из штаба сороковой армии. Кстати, твой полк остается. Но уже ненадолго. Если Союз выполнит обещание в девятимесячный срок, то последний советский солдат покинет Афганистан не позднее середины февраля следующего года.

Козырев вздохнул и сказал:

– Да, и я вернулся бы на Родину. Но ты, Амир, особо не обольщайся. Нам говорили об обязательствах нашего правительства, принятых в Женеве. Но ведь и вы должны прекратить войну, а этого не происходит. На все американские доллары отработали?

– Мы воюем не за какие-то паршивые доллары.

– Конечно, за идею. Только вот какую? В Кабуле она есть. Построить новый Афганистан, свободный от средневековых пережитков. А у вас? Вернуть все назад?

– Как бы то ни было, но ваши войска постепенно уходят. А идея у нас тоже есть. Мы желаем быть свободными, строить свое настоящее и будущее так, как посчитаем сами, а не как решат в Москве.