его очень порадовало. Потом пастухи придерживали секрет грота через много столетий. Неизвестно, этот рассказ правда ли, но он тот, который рокфорти рассказывают друг другу и забавляются.

Их провели через несколько расщелин, влажных, сверкающих сполохами неестественно-яркого зеленого мха, и показали через окошко далекую конвейерную линию безутешных упаковщиков. Экскурсоводша объявила, что визит себя завершает, и строго указала на объявление, которое запрещало чаевые. У кассы они проигнорировали сыр и удержались от покупки набора двенадцати цветных слайдов, изображающих сыродельческий процесс, от сбора плесени до упаковки. Вместо этого Грэм купил рокфорский нож с широким изогнутым лезвием, с неожиданно тонкой рукояткой серьезного вида. Всегда пригодится, решил он.

Через полдня езды в западном направлении они въехали в Альби, где обнаружили самый странный из виденных ими соборов: он поднимался оранжево-коричневым кирпичным монолитом, приземистый, но парящий, церковь, но крепость, красивый, хотя значительные его части были уродливыми или просто странными. Воинственная церковь – а также защищающаяся церковь и символическая церковь, построенная как кирпичное предупреждение сохранившимся остаткам катарской ереси и всем, кто оказался ею впоследствии увлечен. Глядя на луковичные чернеющие башни западного придела, на бойницы и на редких горгулий, окаменевших в прыжке, Грэм думал, что в некотором смысле это косвенный, умственный ответ кувыркающимся еретикам из Монтайю[38]: это показывало любителям развлечений на навозной куче, что где сила – там и правда.

Это из-за ее месячных или Грэм слегка не в себе последние пару дней? Даже когда он вел себя жизнерадостно, это выглядело несколько фальшиво. Точно Энн сказать не могла. Может быть, это и не было важно; может быть, просто отпуск кончался. В Альби они купили арманьяка и большие стеклянные банки с овощами. Грэм наконец разыскал веревочные сандалии и вязаную соломенную шляпу, за которыми охотился с самого приезда во Францию. Надо использовать мелочь, подумал он, иначе ореховая шкатулка Энн переполнится.

На окраине Тулузы по пути в аэропорт они проехали мимо кинотеатра, и Энн рассмеялась.

– Что показывают? – спросил он.

– Показывают Fermeture annuelle[39], – ответила она. – Причем везде. – (Похоже на железнодорожную поездку по Италии, где оказывается, что все города, через которые проезжаешь, называются «Ушита»[40].) – Это Годар или Трюффо?

Грэм улыбнулся и прореагировал соответствующим гортанным откликом, но не заметила ли она краем глаза, что он инстинктивно вздрогнул?

В Гатвике они без труда нашли такси. Шел дождь, как, казалось, всегда бывает при возвращении в Англию. Грэм уставился в закапанное окно. Почему здесь во всем зеленом так много коричневого? Как это возможно, что все одновременно влажное и пыльное? Примерно через милю пути они проехали мимо гаража. Четыре звезды, три звезды… мойка. Грэм понял, что вернулся. Fermeture annuelle кинотеатра в его голове подошло к концу.

8

Феминейские песчаники

Грэму было неловко оттого, что он никогда не водил Элис в зоопарк, но факт оставался фактом. Он не то чтобы не любил животных – наоборот, он радостно изумлялся тем невероятным, странным, научно-фантастическим траекториям, по которым пошло развитие многих из них. Кто ж с вами сыграл такую шутку? – хотел он у них спросить. Кому пришло в голову, что тебе следует выглядеть вот так? – шептал он жирафу. То есть я знаю про длинную шею, которая нужна, чтобы достать до самых верхних листьев, но разве не проще было сделать деревья пониже? Или, в конце концов, приучиться есть что-нибудь из того, что ближе к земле, жуков, там, скорпионов каких-нибудь? Почему жирафам кажется, что это так классно – быть жирафами?

Кроме того, в каком-то смысле ему было бы приятно показать Элис зоопарк; это такое место, где даже самый нескладный родитель может развернуться. Каким бы настырным, нищим или никчемным ты ни был в глазах собственного ребенка, как часто бы ни надевал дурацкую одежду на торжественные школьные мероприятия – в зоопарке всегда можно взять реванш. Животные так охотно делятся отраженной славой, как будто они всего лишь мимолетные порождения родительского воображения. Смотрите, мой папа их всех придумал – да, и крокодила, и эму, и зебру. Единственные сложности были связаны с сексом: эрекция у носорога, которая маячит, словно освежеванная лапа гориллы или какой-то сустав, который ты у мясника не осмелишься попросить. Но даже такое можно объяснить в терминах заплутавшей эволюции.

Нет. Грэм боялся зоопарка, потому что знал: ему там станет грустно. Вскоре после оформления развода он обсуждал права посещения с Чилтоном, коллегой, с которым они встречались у кофемашины и чей брак тоже распался.

– Она где живет, твоя дочь? – спросил тогда Чилтон.

– Ну, не знаю даже, как объяснить. Раньше сказали бы – Сент-Панерас, во времена старых округов, а сейчас, ну, по Северной ветке…

Чилтон не дал ему договорить – не от раздражения, а просто потому, что получил достаточно сведений.

– Сможешь ее водить в зоопарк.

– Хм. Я, вообще-то, думал ее отвезти – по крайней мере, в воскресенье – в придорожное кафе, на чай, по Эм-один. Думал, это что-то необычное.

Но Чилтон лишь умудренно улыбнулся в ответ. Когда спустя несколько недель Энн тоже проходной ремаркой дала понять, что он, должно быть, в это воскресенье поведет Элис в зоопарк, Грэм не ответил и продолжал читать. Конечно, следовало сделать вывод, уже когда Чилтон об этом упомянул. В воскресенье днем все совершают визиты: на кладбища, в дома престарелых, в жилища разведенных. Взять ребенка туда, где ты живешь, нельзя – предполагается, что это место заражено порчей от какой-нибудь любовницы или второй жены; в отведенное время далеко не уедешь; и при этом надо думать о чае и туалете, двух главных навязчивых идеях послеобеденного ребенка. Зоопарк – это северолондонский ответ на все чаяния: там забавно, нравственно приемлемо, с точки зрения второго родителя, и полно чая и туалетов.

Но Грэм не хотел ничего этого. Он представлял себе зоопарк в воскресный день: несколько туристов, редкий смотритель и грустные сборища псевдорадостных одиноких родителей средних лет, хватающихся, отчаянно и бессмысленно, за своих разноразмерных детей. Странник из будущего, случайно оказавшийся в этом месте в это время, решил бы, что человечество отказалось от прежнего способа воспроизводства и, пока он странствовал, добилось успешного партеногенеза.

Так что Грэм решил застопорить печаль и никогда не водить Элис в зоопарк. Однажды, вероятно под влиянием Барбары, его дочь упомянула о существовании такого заведения, но Грэм встал на твердую нравственную позицию, проповедуя несправедливость заточения животных. Он несколько раз упомянул клетки для бройлеров, и хотя его замечания взрослому могли бы показаться напыщенными,