– Ну и какие же ленты я должен посмотреть? – спросил я.

– Сколько сможешь.

– Ты серьезно?

Она взглянула на меня, удивленно подняв брови.

– Но это же займет… они что тут, все часа по два?

– Нет, большинство минут по десять—двенадцать, некоторые, правда, дольше, и только, кажется, две намного длиннее других.

– Я, конечно, постараюсь, но…

– Ты сможешь вернуться и досмотреть остальные.

Она вынула поддон из чемодана.

– Мне их смотреть по очереди или как?

Она покачала головой:

– Не имеет значения.

– Что, никакого порядка, связного сюжета или чего-то там еще?

– Нет, абсолютно ничего. Он не собирался таким вот образом передавать свое видение каких-то вещей. У него была идея, что никакой системы не существует. Это было бы слишком упрощенно. Он считал, что всякие там схемы только для трусов.

– Ты будешь сидеть и смотреть вместе со мной?

– Нет.

Я взглянул на нее.

– Прости, но я больше не могу это смотреть. – Ее глаза потемнели от воспоминаний. – Я видела все это много раз и больше не хочу возвращаться туда. У меня уже просто не хватает сил.

Я подвинул кресло поближе к чемодану и начал рыться в кассетах.

– Я скажу охранниками там на входе, что ты, возможно, задержишься здесь ненадолго.

– Ладно.

Она подошла ко мне поближе:

– Спасибо, Портер.

– Это одна из самых фантастических историй в моей жизни.

– Ты просто помни, что Саймон был очень несчастлив всю свою жизнь и всегда искал нечто такое… искал настоящую жизнь, он хотел узнать истину. Может быть, это глупо, но это так. Эти ленты – чтото вроде личного собрания. Он их отбирал по принципу «там есть нечто, что мне нравится». Но выбросил он гораздо больше. Мы как-то говорили с ним об этом. Он хотел собрать коллекцию заснятых на пленку эпизодов. Но только не целый фильм, который составлен из связных сцен, а просто коллекцию.

– А Чарли видел эти ленты?

– Чарли? Конечно нет! Он ничего бы не понял.

– И поэтому…

– И поэтому я прошу тебя.

– Но зачем?

– Знаешь… – Она открыто посмотрела на меня, и в ее синих глазах я, казалось, прочел ответ, в котором угадывалось прошлое, – не только ее печальная жизнь с Саймоном Краули, но и то, что было до него; она словно давала понять, что одно там цеплялось за другое, а все вместе взятое вытягивало из прошлого нечто еще более важное, причем добраться до истины можно было только одним путем: дать ей возможность объяснить это мне на свой лад, каким бы трудным это ни оказалось. – Мне надо… я хочу, чтобы ты просмотрел их, потому что тогда я смогу рассказать тебе кое-что еще.

Из опыта своей работы я хорошо усвоил, что, когда берешь у кого-нибудь интервью, порой бывает гораздо полезнее принять манеру собеседника уклончиво отвечать на ваши вопросы, чем ловить его на противоречиях и загонять в угол. Уклончивые ответы и неопределенные формулировки создают нечто вроде запретной зоны вокруг того, что стараются обойти молчанием. Поэтому я просто кивнул. Кэролайн наклонилась вперед и поцеловала меня за ухом.

– Мы сможем снова увидеться завтра? – шепнула она мне в самое ухо. – У меня?

Я кивком выразил согласие… и сделал непростительную глупость.

Она вышла, и дверь, тихо щелкнув, закрылась. Этот звук меня почему-то встревожил, потом испугал, а еще через минуту я вскочил, решив проверить, открывается ли дверь и не заперт ли я там насовсем. Проверив и успокоившись, я взял одну кассету с наклейкой «Пленка 26», вставил в аппарат и нажал на «воспроизведение».

ПЛЕНКА 26

[Смутные очертания каких-то фигур, звук работающего двигателя грузовика.]

Первый голос: …Гольфстрим, приятель, лодка была длиной, наверно, футов пятьдесят.

Второй голос: Ну и что ты получил по одному из этих номеров – шесть стульев?

Первый голос: Ara, два прямо впереди в задней части и по паре по бокам. [Двигатель заработал громче. Вспышки солнечного света освещают место действия, обнаруживая нечто вроде огромного металлического козырька; позади него – непрерывная лента дорожного полотна с рытвинами. Слышно переключение передач грузовика, визг тормозов. Отдаленный гул движения, сирены. Грузовик останавливается. Появляется человек в форме мусорщика, волочащий за собой здоровенный мусорный ящик; в кадр попадают мешки с мусором, башмаки, разодранные журналы, потом еще один человек с другим мусорным ящиком и снова первый, теперь уже вместе с этим другим; после полудюжины мусорных ящиков дорога за металлическим козырьком затемняется секунд на десять, затем раздается скрип тормозов; появляются люди и начинают ритмично сваливать в мусорные ящики одно за другим: отбросы, одежду, сырые бумажные пакеты, несколько бутылок, сломанный радиоприемник, газеты, годные для переработки и вторичного использования, мешки, мешки, мешки, старый монитор от компьютера, какие-то детские игрушки, журналы, упаковку из пенополистирола, бумагу…] Даже видел там красивый косяк.

Второй голос: И что они собой представляли?

Первый голос: Желтоперки, около тридцати фунтов. Я поднялся на палубу, было красиво… [Грузовик снова накреняется вперед; люди приносят еще мусорные ящики, разгружая их один за другим и дыша с некоторым усилием; теперь солнце светит им прямо в лица. Под грубыми зелеными рубахами угадываются торсы с широкими плечами и сильными руками. Когда вспышки света проносятся по лицам этих мужчин, они кажутся старше, чем можно было ожидать, принимая во внимание значительные усилия, требующиеся для поднятия тяжелых мусорных ящиков.]

Первый голос: Так вот, я поднялся наверх, и мы видели их. Вода была голубая, ну, знаешь, совсем такая голубая, и тут капитан кричит: «Вот они, приближаются», – а был наверху, на палубе, и внизу эти вспышки… эти тени, и они несутся на всех парах, поблескивая, как сказать, ну, может быть, футах в десяти под поверхностью, и вот красивей этого я в жизни своей ничего не видывал. [Грузовик снова наклоняется вперед. Люди работают размеренно и непрерывно, делая паузу только затем, чтобы потянуть рычаг, приводящий в действие уплотнитель сборника мусоровоза. И снова еще какое-то количество экскрементов общества: мешки, разбитые потолочные облицовочные плитки, велосипед, подстилка для кошки, мешки для мусора, лопнувшие, с вываливающимся наружу содержимым, являющие свету скорлупу от яиц и кофейную гущу, и косточки от свиных отбивных, и модные журналы, и окурки сигарет, и женский лифчик, грязный, полупрозрачный и соблазнительный, на мгновение мелькнувший поверх пены мусора. ] Это было нечто, чего я никогда не забуду, вроде как они уже приближались ко мне, кажись, их была пара сотен.

Второй голос: Да-а.