Дневники умерших не кажутся мне неприкосновенными, в отличие от дневников живых. Возможно, зря — я не знаю. Я знаю только, что, читая эти страницы, не ощущала ни опаски, ни своей неправоты. Только любопытство — и грусть.

Из них я выяснила, что мой отец узнал об интрижке матери с маляром, прочитав ее дневник. Он прочел, что они впервые занялись любовью после полета на параплане, полета, который еще тогда показался ему подозрительным.

Когда я это прочла, тот день вдруг ясно встал у меня перед глазами. Мне было семь или, может быть, восемь. Мы всей семьей пошли ужинать в «Пеппермилл», один из наших с Эмили любимых ресторанов. Нам с Эмили нравился «Пеппермилл», потому что возле барной стойки в нем был прудик, посреди которого чудесным образом горел огонь, а официантки, разносившие коктейли, были похожи на Ангелов Чарли в длинных коралловых вечерних платьях. Бургеры подавались с розовыми пластиковыми шпажками, миниатюрные коровки на концах которых сообщали о степени прожарки маленькими красными буквами.

Наши родители редко ссорились; я вообще редко видела их вместе. Но в тот вечер ссора была, и она была как-то связана с парапланом.

Я пролистала его дневники единожды и больше никогда их не видела. Я призналась, что нашла их, на сессии семейной терапии — это была одна из немногих попыток матери удержать нашу новую «семейную ячейку» в пределах контроля, — и хотя в кабинете психотерапевта она и ее муж вели себя понимающе, по возвращении домой меня посадили под домашний арест за то, что я сунула нос куда не следует. На той же сессии Эмили опрокинула торшер и бросилась вон из кабинета; она спряталась между двух машин на подземной парковке, и нам пришлось искать ее и вытаскивать из убежища, прежде чем мы смогли поехать домой. Когда я в следующий раз пошла проверить, на месте ли портфель и блокноты, их нигде не было.

Я помню только несколько фрагментов из них.

Он называл меня «бесенком» и отмечал мою веселость.

Об Эмили он писал, что она тихая и чувствительная и что он за нее переживает.

Он скучал по груди моей матери.

Недавно во время командировки в Японию он воспользовался услугами проститутки, и ему особенно понравилось то, что после каждой практики она запечатлевала поцелуй на его пенисе — нежно и ненавязчиво.

Редко когда мужчина может позволить себе потворствовать своим желаниям или быть сексуально пассивным, тем, кого ласкает женщина, — писал мой отец в эссе под названием «Думаешь, ты хочешь быть мужчиной?» из маленького сборника, который друзья отца составили из трех его сочинений и издали посмертно.

«Думаешь, ты хочешь быть мужчиной?» начинается так:

ПЕРВЫЕ 37 ЛЕТ ЖИЗНИ Я СЧИТАЛ, ЧТО МНЕ ПОВЕЗЛО БЫТЬ МУЖЧИНОЙ. ВЕДЬ У МУЖЧИН ЛУЧШЕ РАБОТА, БОЛЬШЕ ЗАРПЛАТА, БОЛЬШЕ СВОБОДЫ ВЫБИРАТЬ РОД ЗАНЯТИЙ, А ДОМА ИХ ЖДУТ ЧУДЕСНЫЕ СПУТНИЦЫ И ЛЮБОВНИЦЫ, ТАК ЧТО НЕУДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ОНИ ЧУВСТВУЮТ СВОЕ ПРЕВОСХОДСТВО НАД ЖЕНЩИНАМИ. <…> МОЯ ЖЕНА ГОВОРИЛА КОГДА-ТО: «БРЮС, ПОЧЕМУ ТЫ ВЕЧНО ТАКОЙ ДОВОЛЬНЫЙ? ТЫ ЧТО, НИКОГДА НЕ УНЫВАЕШЬ И НЕ ЗЛИШЬСЯ? ВООБЩЕ-ТО ТЫ УПУСКАЕШЬ ВАЖНЫЕ ЧУВСТВА; ТЫ УПУСКАЕШЬ ЧАСТЬ ЖИВОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОПЫТА!» «НО, БАРБ, — ОТВЕЧАЛ Я, — Я И ПРАВДА СЧАСТЛИВ. ЗАЧЕМ МНЕ ПРИТВОРЯТЬСЯ, БУДТО У МЕНЯ ЕСТЬ ЧУВСТВА, КОТОРЫХ У МЕНЯ НЕТ? ЧТО ПЛОХОГО В ТОМ, ЧТОБЫ БЫТЬ ДОВОЛЬНЫМ 75 % ВРЕМЕНИ?»

ЧЕРЕЗ ГОД ЗЕМЛЯ УШЛА У МЕНЯ ИЗ-ПОД НОГ. МОЯ ЖЕНА ЗАХОТЕЛА РАЗВОД. ОНА БЫЛА ВЛЮБЛЕНА В ДРУГОГО. МЫ РАЗЪЕХАЛИСЬ ПО ЕЕ ТРЕБОВАНИЮ, И ОНА ПОДАЛА НА РАЗВОД. ЧТО МНЕ БЫЛО ДЕЛАТЬ? КУДА ИДТИ ЗА ПОМОЩЬЮ? НОВЫЕ ЧУВСТВА ОВЛАДЕЛИ МНОЙ: ПОТРЯСЕНИЕ, ГОРЕ И УТРАТА ЗАНЯЛИ МОИ ДНИ И НОЧИ. Я БЫЛ БЕСПОМОЩЕН. <…> ПОЧЕМУ Я ПЛАКАЛ?

Затем он на нескольких страницах пересказывает статистику о различных «рисках быть мужчиной». Мужчины на 143 % чаще становятся жертвами физического насилия при отягчающих обстоятельствах, на 400 % чаще — жертвами убийства. Женщины в четыре раза чаще предпринимают попытку суицида, но мужчины погибают от суицида в три раза чаще и так далее. Но, вечный оптимист, он заключает:

Я НИКОГДА НЕ БЫЛ ТЕМ, КТО С УДОВОЛЬСТВИЕМ ПИШЕТ И ЧИТАЕТ БЛАГОДАРНОСТИ, ТАК ЧТО ИЗБАВЛЮ ВАС ОТ ПОДРОБНОСТЕЙ. ВСПОМНИТЕ, ЧТО ВО ВСТУПЛЕНИИ К ЭТОМУ ЭССЕ БРЮС НЕЛЬСОН БЫЛ ПОРАЖЕН ГОРЕМ, ОДИНОК И НУЖДАЛСЯ В ПОМОЩИ, КОТОРУЮ НЕОТКУДА БЫЛО ВЗЯТЬ. ЭТО БЫЛО ГОД НАЗАД. НО Я ОБРАТИЛСЯ К СВОИМ ДРУЗЬЯМ-МУЖЧИНАМ, И ОНИ ПРЕВЗОШЛИ ВСЕ МОИ ОЖИДАНИЯ. <…> Я ПОНЯЛ, ЧТО В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ БЫЛ ЖИВ ЛИШЬ НАПОЛОВИНУ. ЭНЕРГИЯ, КОТОРАЯ ВЫСВОБОДИЛАСЬ, КОГДА Я ИСПЫТАЛ ВЕСЬ ДИАПАЗОН ЧУВСТВ, С ТЕХ ПОР ПРОСТО БЬЕТ КЛЮЧОМ.

Однажды вечером после того, как он сводил нас с Эмили на балет «Щелкунчик», он размотал два рулона туалетной бумаги, ухватился за концы и принялся безудержно скакать по гостиной, изображая «Танец с лентами» [29].

Ему нравилось без предупреждения натягивать на себя резиновую маску Никсона и гоняться за Эмили и мной по всему дому с криком «Я не жулик, я не жулик».

Он пел дурным фальцетом Duke of Earl[30] и часто выкрикивал во всё горло свою личную мантру: «Я бессмертен, пока не доказано обратное!».

В последний год своей жизни он научился плакать. Он был молодцом.

Конец истории

На суде я узнаю, что детективы обычно начинают осматривать место убийства на большом расстоянии от тела и постепенно подбираются ближе со своими фотоаппаратами и пакетами для улик, чтобы ничего не пропустить и не нарушить, прочесывая территорию концентрическими кругами.

Несколько лет назад, работая над «Джейн», я спросила у матери, горевала ли я, на ее взгляд, по отцу. Не знаю, почему я подумала, что она может знать. Но когда я оглядываюсь на годы после его смерти и пытаюсь отыскать себя в них, я чувствую, будто рассматриваю фотографию, на которой я должна бы быть, но где меня почему-то нет. Мне приходит в голову, что, наблюдая за моим взрослением, она могла заметить что-то, чего не видела я сама.

Вскоре после 11 сентября несколько игроков «Янкис» пришли к пожарной части рядом с баром в центре Манхэттена, где я тогда работала. Они пришли, чтобы подписать бейсбольные мячи для всех детишек, чьи отцы-пожарные погибли при тушении огня в башнях Всемирного торгового центра. Наша часть, как мы ее называли, недосчиталась одиннадцати человек, многие из которых регулярно выпивали в баре. Я бросила дела и вышла на улицу посмотреть, как «Янкис» играют в мяч с мальчишками; в воздухе всё еще стоял запах трупов и раскаленной стали.

Мальчишки были в восторге. Никто из них не был старше десяти или одиннадцати. Они визжали, давали пять, бежали за мячом, улетевшим в сточную канаву, нахлобучивали на головы кепки с автографами «Янкис», которые принесла для