наряды, в которых молодые были в тот счастливый день, все еще висели вместе. Я вынула их из шкафа и аккуратно упаковала в коробку, на которой тоже написала тетино имя, радуясь, что могу оставить эти реликвии на хранение надежному человеку.

Бабушка и дедушка были женаты больше тридцати лет, до самой смерти деда. Они переехали в пустыню и вместе переносили немилосердно жаркое лето и суровые зимы, построили с нуля бизнес и вырастили троих детей. Я жалела, что не видела их вдвоем и не имела представления, что это значит — полностью делить свою жизнь с другим человеком. Я не знала примеров долговременных и прочных супружеских отношений. Всех моих друзей растили одинокие матери. Собственно, тетя Кристина и Ной были единственными известными мне лично женатыми людьми, но их связь больше напоминала деловое соглашение, чем романтическую привязанность.

А вот родители Девона сумели сохранить свой брак. Они жили в Викторвилле, и однажды я была у них на ужине. Его мама собирала дурацкие кружки с воодушевляющими надписями и выращивала базилик в горшочке около кухонной раковины. Она пыталась посадить маленький садик на крошечном квадратике земли около их одноэтажного дома, но пустынное солнце беспощадно к растениям — даже кусты помидоров увядали, лишенные тени.

Отец Девона занимался установкой домашней сигнализации, работал по обычному расписанию, а по выходным смотрел футбол. Эти добрые и приветливые люди искренне интересовались жизнью сына — посещали все школьные матчи по бейсболу, в которых он принимал участие, а по всему дому были развешены его фотографии в рамках. Родители все еще настаивали, чтобы раз в месяц отпрыск приезжал к ним на ужин. Так что Девон, в отличие от меня, знал, что такое иметь семью.

Я переживала, что во мне есть какой-то изъян и я не способна любить по-настоящему. Меня вырастили женщины, которые, кажется, никогда не испытывали никаких чувств, — сначала мама, потом бабушка Хелен. Возможно, это наследственное. Между нами не было близости, а потому я не понимала той степени интимности, которую предполагает брак. Однако вот ведь тете Кристине удалось найти подходящего спутника жизни, а значит, делать выводы о моих врожденных недостатках еще рано. Но одно я знала точно: я пока не готова остепениться и завести собственную семью.

Когда я закончила паковать вещи из бабушкиной комнаты, день уже клонился к вечеру. Сняв со стены картину, я положила ее к ящикам, предназначенным для отправки в благотворительную организацию. Как только мне починят пикап, я сделаю несколько наездов в город, чтобы отвезти вещи для раздачи нуждающимся. Со сложенными в ящики пожитками комната, покинутая бабушкой Хелен, — бесформенная черная пещера, которую я обычно на цыпочках обходила стороной, — наполнилась совсем другим содержанием: это было уже не жилище бабушки, а просто спальня, ничем не отличающаяся от остальных.

Я сделала перерыв, чтобы перекусить остатками поминальной трапезы, запивая холодную запеканку пивом. Затем, ободренная своими успехами, я занялась офисом.

Бабушка Хелен вела дела очень тщательно. Стоявшие в ряд на верхней полке коробки были помечены датами, начиная с того года, когда они с дедушкой Хэнком купили ранчо, и вплоть до 2017-го, когда я уговорила ее перейти на электронный учет.

Целых три месяца у меня ушло на то, чтобы убедить бабушку в целесообразности покупки компьютера. Затем, получив в руки деньги, я сама поехала в ближайший магазин электроники в Викторвилле и приобрела ноутбук с тринадцатидюймовым экраном и цветной принтер. Вышло все прекрасно. Бабушка немного поворчала по поводу расходов, но терпеливо сидела рядом со мной, пока я скачивала программу для ведения животноводческого хозяйства, вводила в нее список наших клиентов и связывала базу данных с нашими банковскими счетами. Как только она поняла, насколько это удобно — держать всю информацию в одном месте, — инстинкты деловой женщины взяли верх. Через несколько недель она уже пользовалась программой, чтобы анализировать динамику расходов и делать финансовые прогнозы. Подумав об этом, я вдруг ужаснулась: после смерти бабушки Хелен никто не вел счета и документацию. Я совершенно упустила из виду эту сторону бизнеса.

В бывшей кладовке, ставшей теперь офисом, я включила компьютер и вошла в рабочую программу, чтобы проверить, какую отчетность следует составить и какие счета оплатить. Вполне предсказуемо, всплывающее окно предупредило меня, что на нашем счете недостаточно средств, чтобы покрыть предстоящие расходы. Борясь с нарастающей паникой, я прокрутила страницу вниз, просмотрела недавние траты и остолбенела: оказалось, незадолго до смерти, за неделю до предполагаемого несчастного случая, бабушка Хелен выписала чек на пять тысяч долларов. Это было тем более странно, что мы больше не пользовались бумажными чеками. Я кликнула на изображение обналиченного чека и увидела, что предъявитель, Стив Джонс, забрал деньги на следующий день после поминок.

Я никак не могла понять, почему бабушка вообще выписала кому-то чек, не говоря уже о такой внушительной сумме. Также казалось маловероятным, что предъявитель стал бы тянуть с обналичиванием такой кучи денег. Я изучила подпись, затем перешла на другую страницу и посмотрела образец старого бумажного чека. Петля буквы «Д» в фамилии «Джонс» опускалась чуть ниже, а хвостик буквы «с» поднимался чуть выше, хотя в глаза эти различия и не бросались.

Мэтт волновался не зря. Дядя Стив явно умел подделывать подпись матери.

Затем, так же как все, кто любит человека, страдающего пагубной зависимостью, я попыталась найти объяснение его поведению, убедить себя, что все это чистое недоразумение. Дядя Стив катастрофически не умел обращаться с деньгами. Он был по уши в долгах по кредитным картам и каждый раз терял задаток, снимая квартиру. Бабушка Хелен всегда по возможности помогала ему. Не исключено, что ее смерть была предумышленной еще в большей степени, чем я предполагала. Может быть, она чувствовала вину за то, что вычеркнула сына из завещания, и перед своим так называемым несчастным случаем послала ему чек — это легче и быстрее, чем менять завещание. Однако в душе я понимала, что обманываю сама себя, — все это никак не согласовывалось с тем, что я знала о дяде Стиве и о наркотической зависимости. Его воздержание было таким хрупким состоянием.

Я представила, как после поминок они с Мэттом разъехались в разные стороны. Возможно, Мэтт пытался убедить друга выпить с ним кофе, а дядя Стив настаивал, что он в полном порядке и просто хочет спать. Может, он даже сам в это верил, но до дома так и не добрался — нашел какое-нибудь злачное место и обдолбался еще прежде, чем закончился ливень, а очухавшись на следующее утро, стал недоумевать,