Под влиянием ожесточения секретности социально-психологический климат в сваговских коллективах начал портиться. Призывы начальства активизировали не только оправданную обстоятельствами «антишпионскую» бдительность, но и фанатичных приверженцев советских порядков, потенциальных доносчиков и просто зловредных людей. На одном из партийных собраний Отдела торгово-бытовых предприятий УСВА федеральной земли Саксония в мае 1947 года включение в повестку дня вопроса о бдительности немедленно спровоцировало целенаправленный поиск «паршивых овец» в коллективе. Один из оголтелых коммунистов призвал повнимательнее присмотреться к кадровому составу отдела, «где в большинстве работали и еще работают люди, прожившие в Германии по несколько лет… Мы не должны успокаиваться хорошей работой наших подчиненных, но проверять и изучать их, чтобы знать, чем он дышит, и с кем мы работаем… Мы должны знать каждого человека, знать его досуг, его окружающее (так в документе. – Авт.) и своевременно помочь ему, чтобы окружающее не затянуло его»317.

В заключительном слове докладчик, который от «окружающего» ничего хорошего не ждал, о репатриантах высказался уже без обиняков: «У нас в отделе еще остались работать репатрианты, которые прожили по три года в Германии и конечно могут оказаться шпионами или работать против нас». Клеймо поставлено. Призыв «следить» прозвучал. Перефразируя слова известной советской песни, этому фанатику сталинской бдительности оставалось сказать: «У нас шпионом может стать любой». Повис в воздухе только один вопрос. Как на практике оградить сотрудников от вредного влияния сомнительных коллег, как именно надлежит повышать бдительность в отделе? В первую очередь и на полном серьезе призвали усилить контроль над изучением истории партии, а главным пособием в обучении бдительности должна была стать биография товарища Сталина. Смехотворности этого утверждения никто из участников собрания благонадежно не заметил. Во-вторых, сотрудников призвали наладить режим взаимной слежки: «Каждый член партии на своем участке работы должен изучать каждого человека, с кем работает». Как ни странно, на последнем месте оказалась такая «частность», как правильное хранение секретных документов318.

Лето 1947 года можно назвать переломным моментом в истории сталинской бдительности и секретности. В известном смысле это была реакция на активизацию деятельности западных спецслужб, особенно американских. Высшее руководство страны пожелало официально изменить правила игры в сторону ужесточения. 8 июня Совет министров СССР утвердил новый перечень сведений, составляющих государственную тайну, а на следующий день появился Указ Президиума Верховного Совета СССР, повысивший планку наказаний за разглашение гостайны и утерю секретных документов. Практически одновременно на основании Закона о национальной безопасности, подписанного 26 июля 1947 года, в США было создано Центральное разведывательное управление (сентябрь 1947 года). Если у кого-то в СВАГ и были сомнения в серьезности намерений Кремля и Карлсхорста в делах секретных, то они (эти сомнения) были развеяны восьмистраничной директивой заместителя Главноначальствующего СВАГ генерал-лейтенанта М. И. Дратвина.

Директива была необычной, она отличалась внушительной вступительной частью, в которой обстоятельно разъяснялось, почему сложившаяся ситуация требует повышенной бдительности: активизировались иностранные разведывательные органы. Они стараются добыть документы советских военнослужащих «вплоть до насильственного грабежа и убийства», рассчитывают использовать их для «экипировки» агентов, владеющих русским языком и засылаемых в Советскую зону оккупации. Также западные спецслужбы пытались получить у владельцев фирм вторые ключи от сейфов и вербовали немцев, имевших доступ в служебные помещения – к этим самым сейфам. Иностранные разведки, говорилось в директиве, используют немецких женщин, «состоящих в интимных связях с русскими солдатами и офицерами», на худой конец – домашнюю прислугу и уборщиц. Сваговцев предостерегали: вы работаете во враждебном окружении, враг не дремлет и готов использовать «малейшее притупление бдительности». В свете новых веяний началась повторная проверка сотрудников, допущенных в 1945–1946 годах к секретному делопроизводству319.

16 июля 1947 года появилось Закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О деле профессоров Клюевой и Роскина», определившее поворотный момент в резком переходе страны к холодной войне, тотальной секретности и самоизоляции, вылившейся в первую очередь в усиление борьбы с низкопоклонством перед Западом. Понятно особое значение подобного дела именно для СВАГ. Начались бесконечные партийные собрания, обсуждающие «притупление бдительности советских работников за границей». Все громче звучало требование не упускать из виду ни одного человека. Психоз подозрительности вряд ли помогал находить настоящих западных агентов, но явно мешал нормальной работе сваговцев. Неудивительно, что начальники среднего и низшего уровней предпочитали ограничиваться по возможности мягкими наказаниями за проколы в секретном делопроизводстве и не торопились доносить наверх о ЧП. Осенью 1947 года начальник УСВА федеральной земли Саксония возмущался, что коменданты и даже начальники шестых отделений, лично ответственные за «секретку», об утерях и хищениях секретных документов не доносят и вышестоящим штабам об этом «становится известно от различных источников и спустя продолжительное время»; виновных в утере секретных документов не предают суду военного трибунала, а лишь «налагают» на них взыскания320. И хотя за секретность взялись всерьез, проверки, как ни странно, выявляли все те же застарелые нарушения – секретные документы хранили не в сейфах или железных ящиках, как полагалось, а в столах и шкафах, оставляли на рабочих местах, уходя на обеденный перерыв; не сдавали служебные бумаги в конце рабочего дня в секретную часть…321 Справедливости ради следует сказать, что болезнью разгильдяйства страдал в это время не только СВАГ. Проверки секретного делопроизводства даже в аппарате ЦК ВКП(б) выявили схожие упущения322.

Начиная с 1948 года в приказах все чаще отмечали значительное улучшение работы с секретными документами. Хорошо работающим «секретчикам» выносят благодарности, дарят ценные подарки323. Весной 1949 года на партийном собрании 8-го отдела Штаба СВАГ, где работали «блюстители военной и государственной тайны»324, как они сами себя называли, подвели неформальные итоги: «…работа по налаживанию секретных производств проделана очень большая, уже нет тех безобразий, что наблюдались в прошлые годы»325. То же сообщали и из УСВА земель326. Изменения частично объяснялись тем, что преследования за секретные провинности начали приобретать более систематический характер. Одновременно пошли доносы, связанные с секретной работой. Начали искать врагов. Правда, жертвам доносов иногда удавалось оправдаться, особенно если дело попадало в руки понимающего и порядочного начальника. Сваговское сообщество пыталось защитить хотя бы некоторых из своих – тех, кто случайно или по легкомыслию попал в жернова очередной кампании. В апреле 1948 года, то есть уже после того, как все суровые слова о нарушениях секретности были сказаны, военный комендант района Люккенвальде «по команде не донес», что офицер его комендатуры, капитан Ч., утерял секретный документ. Дознание командир не назначил и даже разрешил капитану уехать в отпуск домой. Когда начальство все-таки узнало о происшествии и потребовало принять меры, комендант лишь объявил капитану выговор. Но начальник УСВА земли Бранденбург генерал-майор В. М. Шаров приказал материалы дознания направить военному прокурору327. История имела неожиданное продолжение. Военная прокуратура, где нашлись разумные и понимающие люди, учла безупречную службу провинившегося и решила дело прекратить328. Но можно себе представить, что за этот месяц пережил капитан.