Не зная, как еще доказать свои чувства, он протягивает руку – свою, с которой он был рожден, – и отбрасывает волосы со лба Рисы. Затем, наклонившись, горячо и отчаянно целует ее в губы, вложив в этот единственный поцелуй всю тяжесть их непростых отношений. Этого должно быть достаточно, чтобы высказать все, что он не может облечь в слова… но, отстранившись, Коннор чувствует, что его щеки стали мокрыми от слез – ее слез.

– Если бы ты хотел, чтобы я была с тобой, ты бы построил здесь пандус, – говорит Риса.

Вернувшись в салон самолета, Коннор, не зажигая света, ложится на постель и принимается разглядывать бледные пятна света от звезд на полу. Он зол. Не на Рису, потому что она права. Ничего не стоило построить рядом с трапом пандус. На это ушло бы от силы полдня.

Но что произшло бы, если бы он это сделал?

Что произошло бы, если бы Риса стала его женщиной во всех смыслах этого слова, а у акулы, вытатуированной на руке, действительно оказалась бы способность принимать собственные решения? Роланд уже напал на нее однажды: он хотел силой овладеть Рисой, и она, наверное, смотрела на эту чертову акулу, когда он это делал. Она говорит, что это ее не беспокоит. А вот Коннора эта мысль тревожит так, что он не может уснуть, и это уже не в первый раз.

Что было бы, если бы они оказались наедине, если бы наступил тот самый момент страсти, о котором они оба мечтают, и он бы потерял контроль над собой? Что, если бы эта рука с акулой схватила ее и сжала слишком сильно – если бы он ударил ее, и продолжал бить, и не смог бы остановиться? И как бы он смог быть с ней, если он не может избавиться от мысли о том, какие ужасные вещи делала эта рука? И о том, что она еще может натворить?

«Лучше до этого не доводить. Лучше даже и не пытаться.

Поэтому я и не построил пандус, и не захожу в самолет, в котором она живет. Поэтому я делаю ей массаж на улице: там безопасно. И поэтому Риса уехала в слезах, а я позволил ей уехать. И пусть она думает, что хочет. Что бы ни пришло ей в голову, это все равно лучше, чем знать, что я настолько слаб, что боюсь собственной руки. Поэтому, оставшись наедине с собой в темном салоне, я в ярости снова и снова бью кулаком по стене, разбивая в кровь костяшки пальцев и сдирая с них кожу. Потому что даже сама мысль о том, что я могу причинить тебе боль, нестерпима для меня настолько, что по сравнению с ней боль от содранной кожи – ничто».

День за днем Старки готовит свой лучший фокус, а те, кто разбирается в искусстве иллюзионистов, знают, что оно требует уйму труда, терпения и умения отвлекать.

Прошел месяц с тех пор, как Старки появился на Кладбище, и все это время он продолжал лелеять свои амбиции. И он сделал все возможное, чтобы Коннор ни о чем не догадался.

Этот месяц Старки потратил на изучение лагерных клик, групп ребят, объединенных дружбой, и властной вертикали Кладбища. За это время, искусно пользуясь своей способностью строить планы и претворять их в жизнь, он смог внедриться в ближний круг Коннора. При этом Коннор ничего не заподозрил и не имеет о планах Старки ни малейшего представления.

Теперь он занимает важный пост, и хотя это всего лишь пост заведующего пищевыми ресурсами, его положение позволяет ежедневно контактировать с сотнями ребят, не привлекая к себе ненужного внимания. Пользуясь данной ему властью и доступом к важной информации, Старки теперь может делать то, что раньше неизбежно вызвало бы у Коннора подозрение, но теперь воспринимается как нормальное поведение одного из Апостолов.

Однажды после обеда Старки с невинным видом зашел в «Ком-Бом», которым заведует Хайден, – военный самолет, служащий на Кладбище компьютерным центром связи. Установленная в нем радиостанция когда-то предназначалась для того, чтобы ловить и расшифровывать сигналы на частотах врага. По существу, ее и используют с той же целью, вот только роль врага исполняет Национальная инспекция по делам несовершеннолетних. Тут работают несколько ребят, отобранных Хайденом по принципу знания компьютерных технологий.

– Я не такой уж технарь, каким меня заставляют быть, – объясняет Хайден Старки, – просто у меня есть одна черта – я умею получать поощрение за чужую работу. Думаю, это у меня от отца: он работает в большой корпорации и в совершенстве освоил хождение по головам, взбираясь по ступеням карьерной лестницы.

Сказав это, Хайден изучающе смотрит на Старки. Тот в ответ продолжает невозмутимо улыбаться.

– Что-то не так? – наконец спрашивает он.

– Да нет, – говорит Хайден, – просто подумал, не собираешься ли ты подкопать под меня и занять мое место. Не то чтобы я за него очень держался. Я бы даже с удовольствием порулил какое-то время продуктовыми запасами, если бы это помогло мне понять, что у тебя на уме.

– Да мне просто интересно знать, как здесь все работает.

– А, понятно, – отвечает Хайден, – ты один из этих.

Он не объясняет Старки, кого имеет в виду, но это на данный момент не так уж и важно, раз Хайден готов рассказывать ему то, что он хочет знать.

– Кстати, у меня тут работают ребята всех национальностей, – сообщает Хайден с нескрываемой гордостью. – Тэд – японец, Хэйли – афроамериканка, Дживан – индиец, а Эсми – наполовину испанка. Думаю, что ее вторая половина вообще никакой национальности не имеет, потому что она слишком умна, чтобы быть человеком.

Эсми на мгновение вспыхивает от похвалы, затем, вновь повернувшись к монитору, продолжает работу по взлому закодированных линий связи.

– Еще у нас есть Назим, мусульманин. Он работает с Лисбет, а она – еврейка. И знаешь что? Они влюблены друг в друга.

– Ущипните меня, – говорит Назим, и сидящая рядом Лизбет легонько тычет его кулаком под ребра, чтобы дать понять, что это правда.

Хайден показывает на ряды мониторов.

– Вот программа мониторинга связи. Она находит ключевые слова в любых носителях информации, от электронной почты до телефонных разговоров. Если копы затеют какую-то серьезную операцию, мы будем предупреждены. Эту систему изобрели на заре борьбы с терроризмом, но разве это не здорово, что мы поставили ее себе на службу?

– И что мы будем делать, если система выдаст предупреждение об опасности?

– Черт меня побери, если я знаю, – отвечает Хайден. – Этим занимается Коннор.

На другой консоли Хайден создает плейлисты и записывает интервью для своего радио «Свобода Хайдена».

– Ты ведь, наверно, и сам знаешь, что этот сигнал передается на расстоянии человеческого крика, – с улыбкой замечает Старки.

– Это было бы слишком далеко, – возражает Хайден. – Если бы это было так, копы перехватили бы волну.

– Так если никто не может слушать, зачем оно вообще нужно?

– Прежде всего, твое заключение, что его никто не слушает, ошибочно, – снова возражает Хайден. – Я утверждаю, что в любое время дня радиостанцию слушают пять или шесть человек.