Миша брёл по саду чужой усадьбы на углу Пырятинского переулка. На голове — мешок, на руках — рукавицы. Задача найти в себе силы обойти все деревья. Так он делал несколько лет, как только смог подняться с кровати, утопшей в его крови несмотря на многие слои клеенки. Силы приходили медленно, а понимание и того медленнее.

Однажды из нового сада он увидел за забором, там на улице, самого себя, но без этого халата и мешка, и тот, другой он не узнал его, Мишу, хотя внимательно вглядывался и кажется испугался, когда дышащий со свистом Миша в халате двинулся к забору, едва волоча ноги.

Сколько бинтов ушло…

Он трогал языком голые десна и поначалу это было единственным его ощущением. А, нет, до этого возникли холод и тепло. Потом язык. Потом свет и тьма, а из их сочетания мутные образы, становившиеся всё четче, не день ото дня, а месяц за месяцем, как и нарастающий слух, улавливающий уже не пульсирующий шум и тишину в промежутках, но разнообразие и наконец голоса, хотя глухие, будто из бочки — и Миша помнил, что могло быть лучше, иначе.

Зеркал в доме не было, и это к лучшему. Еще когда Миша был слеп и не мог шевелиться, оставалось только лежать. Он смог наконец вплотную заняться воплощением мечты — съемкой «Экскурсии». Разом решились все вопросы — финансирование, актеры и актрисы. Всё было. Миша даже не заморачивался, как. Потом обмысливание усложнилось и «как» стало важным. Он лично шел на студию Довженко и листал там каталоги — большие альбомы с фотографиями и именами. Выписывал себе в блокнот, потом подходил к заведующей — дайте мне телефоны этого, этого, этой. За молодежью пришлось отправиться в институт имени Карпенко-Карого, к тому старому дому-корпусу на Ярославовом валу, как выходить ко Львовской площади. И уже на выходе, когда клеил у двери большое объявление о наборе актеров в первый отечественный фильм ужасов, встретил Ее с большой буквы — главную героиню фильма, или ГГ, как было написано в сценарии, где часть имен еще надлежало придумать.

Гладкие дёсна и пятна вместо зрения были второстепенны, настоящим казалось другое — создание фильма, этот временной отрезок рассматривался и прочувствовался со всех сторон, в подробностях. Миша набирал съемочную группу — костюмеров, осветителей, звуковиков, гримеров, знакомился на свалке под Пирогово с чуваком, гениальным мастером спецэффектов, который уже несколько лет скрывался ото всех, но Миша, заплатив одному режиссеру крупную сумму денег (мои финансовые возможности безграничны, назовите любую сумму) узнал, где найти мастера, и несколько недель, в любую погоду, караулил его там, у склона чудовищной величины глиняного карьера, где выросли целые горы и улицы городского мусора.

Однажды, только однажды Миша был там в жизни, когда ездил на велике туда, за Лысую гору, ехал и ехал по трассе вдоль Днепра и правобережных холмов, покрытых густой зеленью деревьев. Миша вспоминал, как за ним там гонялись местные, и менял воспоминания в разных вариантах, делая сюжет всё острее. Наконец Миша бросил велик и сбежал по ступенькам, вырытым в почти отвесном суглинном склоне. Ниже оказался покрытый колючими, серебристыми зарослями облепихи широкий уступ, а под ним другой, и еще один, и так до самого карьерного озера, блестевшего водой среди камыша далеко внизу. Миша лез, полз и продирался чрез акацию, облепиху, обнимал осины, перебегая по горе, даже съехал с покатого обрыва на жопе, и потом целый месяц жил в шалаше, построив его на островке среди пятен воды. Никто туда добраться не мог, а он питался ягодами и копил силы, чтобы снова выбраться наверх, на эту чудовищную глиняную стену карьера, преодолев все заросли. Иногда он видел на краю стены местных. Днем они приходили туда с биноклями, Миша поворачивался к ним задом, спускал штаны и пританцовывал. Ночью вдоль кромки оврага выстраивались люди с горящими факелами, это было красиво и тревожно. Потом эти люди начинали двигаться по краю вереницей, как тихий поезд, или как гусеница, но это было так далеко и высоко отсюда, что Миша не боялся, и засыпал, уходя в слои снов всё дальше от себя, лежащего на клеенке на постели в чужом доме, от себя окровавленного и нарастающего, от себя через несколько домов от которого в земле лежало, под яблоней, его же прежнее тело.

Сегодня он увидел Киру за забором. Она повернулась и быстро зашагала прочь.

Глава 31

Курт с Зеленки хотел посмотреть подземелья в Протасовом яру непременно до майских, он куда-то уезжал на майские.

И договорились на знаковый день, 26-е апреля. Нюта ждала у своего дома, под магазином на первом этаже. Должна была еще Шура подвалить, но просила не ждать более получаса.

Как нудно. Из магазина время от времени выходили отягощенные покупками люди, Нюта глядела в сторону остановки. Никого.

Зеленку посещало несколько Куртов. Те кто в теме принимали их за подобие Кобэйна, остальные же усматривали сходство с Иисусом, за длинные волосы и благообразную бородку. Этот Курт увлекался рукотворными подземельями, а Нюта обещала ему показать разрушенные погреба в склонах яра, а возможно и настоящие, старинные пещеры.

Зеленка. Да, чего-то вспомнилось прошлогоднее, ответ Миши, на вопрос, что он пишет, какую прозу. Он сказал — ужасы, отягощенные интеллектом. И добавил — про мертвецов. К Нюте сейчас пришло забытое, из детства, и почему она не каталась на санках по склону Протасова яра, а ходила в Соломенский парк, хотя Протасов был под самым боком.

Все там катались, и она раньше тоже каталась. Позади ее тридцать девятого номера, за высотками и гаражами, начинался высоченный горб, отделяющий основной исток яра от меньшего. По горбу были проложены тропы, а крутой травяной склон в сторону улицы по уступу яра сходил в удолье с заброшенным фруктовым садом. Дальше по тропе, тоже справа, был участок склона очень чистого, без разных палок и сучьев, такая крутенькая полянка до самого низу — вот там катались на санках, и чуть вперед если пройти, в кленовой роще.

И однажды, Нюта еще в школу даже не ходила, произошел случай, про который долгое время Нюта не вспоминала, а если вспоминала, то как бы проверяя — не показалось ли, не приснилось? Это было не зимой, а вот как сейчас, весна в разгаре, словом, яблони цвели. Нюта пошла в яр нарвать сирени. Спустилась с горба, а за сиренью увидела цветущий сад и подумала — сирень возьмет