на обратном пути, а сначала надо сломать несколько веток с бело-розоватыми цветками, и вместе с сиренью это будет прекрасный букет. Поставит дома в большую вазу на сервант.

Нюта пробралась через разнотравье и кусты на открытое место. Кругом росли яблони, вишни и прочие деревья — Нюта их сейчас, без ягод и плодов не различала. А под горкой, по которой можно выбраться к дороге, был дренажный колодец, один из многих. Брат просил к ним даже не подходить. Она и сейчас не хотела, если бы не звук оттуда, он повторился, как будто стон.

— У тебя тоже почта под боком, привет! — сказала Шура, что подошла к магазину. Нюта ответила:

— Да. А Курта еще нет. Я уже сомневаюсь, что он придет. А чего ты с той стороны шла? Не с остановки.

— Привет, это я, Курт, — раздался голос, и голос принадлежал совершенно новому человеку, упитанному, незнакомому, от которого прежнего остались пожалуй только серые глаза, а остальное исчезло — длинные волосы, бородка, усы, куртка-косуха, и даже дыры на джинсах.

— О боже, ты стал цивилом, — поняла Нюта.

— Главное, что я неформал в душе, — Курт шмыгнул носом, потом снова, а глаза его наполнились слезами. Он скорчил рожу, которая разрешилась чихом. И гуняво пояснил:

— Аллергия на пух.

Потом скинул с плеча лямку рюкзака, развязал его горловину, стал вынимать оттуда фонарики — обычные ручные и налобные:

— Вот и вам взял. Вы же забыли?

— Мы и не собирались, — сказала Нюта, — Я думала просто показать входы, а ты уж сам.

— А так неинтересно. Но кто-то, конечно, может остаться сверху на стрёме.

Тут Шура заявила:

— И этим кем-то буду я. Я ни в какие пещеры не полезу, у меня клаустрофобия.

— Зачем тогда ты с нами идешь?

— Быть свидетельницей исторического момента. Вы же тут какие-то древние пещеры хотите открывать, так?

— Посмотрим, — сказал Курт, — Надо посмотреть. Вы вообще знаете, что в девятнадцатом веке в Протасовом яру нашли кости мамонта и доисторические орудия труда?

— Нет, — Нюта удивилась.

— Тут были кирпичные заводы, внизу яра, ближе к Лыбеди.

— Это та речка которую с моста видно?

— Она. И вот в ходе добычи глины срывали склон, считайте, обнажали историю, геологические слои, — Курта снова скорчило для чоха, он чуть согнулся, прикрывая лицо рукой, потом выпрямился.

— Ну идемте, по пути расскажешь, — Нюта повела ребят в обход дома, мимо соседней высотки и в зеленую чащу.

Потом Курт зачудил — увидев провал в земле, он закричал — о! — и побежал прочь с тропы, напролом через редкие кусты, и с шорохом поехал вниз вместе с сухими листьями, расставив руки. Когда к нему подошли, он сидел на россыпи влажного суглинка, и указывал пальцем:

— Вон еще пещера, или погреб. И там.

— Да я знаю, — сказала Нюта, — поэтому и захотела показать это место.

Курт зашевелился и встал, принялся снова вытаскивать фонарики, совать в руки — держи, этот тебе, а один фонарик нацепил себе на лоб и стал похож на тех давних братьев-полян с лодьи, что стоит в парке Примакова — Кий, Хорив и Щек. Он переходил от одного отверстия к другому. Некоторые были круглые и внутри в полостях виднелись следы раскопа глины. Иные — прямоугольные, в свете фонарика показывались кирпичные стены, а в конце такой же кирпичный тупик.

— Ну это просто погреб, — говорил Курт и терял интерес.

От норы к норе, от лаза к лазу они постепенно сходили в лощину по левую сторону горба, отделяющего приярок от основного, Протасова яра. Нюта надеялась, что Курт не спросит, но ошиблась:

— А где та дренажка?

— А там, — Нюта махнула рукой, — за этим склоном, надо подняться и потом вниз, к дороге. Мы туда на обратном пути зайдем.

— Надо не забыть!

Забыли. Очень скоро Курт встал на четвереньки перед щелью в горе и пристально вглядывался во тьму, а потом подвинулся ко входу и крикнул туда в пустоту:

— У! Эй!

Засуетился:

— Надо посмотреть.

Вытащил из рюкзака складную саперную лопатку, составил в полную длину и яростно заработал ею, мерно откидывая рыжий грунт в сторону.

— Думаешь это стоит усилий? — Шура присела рядом на корточки.

— Да. Иначе не копал бы.

И снова углубился в труд. Чтобы заполнить тишину, Нюта сказала:

— Кто-нибудь играет в Мортал Комбат?

Брат в прошлом декабре купил Сегу.

— Я на Денди в пиратскую версию, — ответила Шура.

— У меня тоже Денди, — сказал Курт.

— Но вы ж видели на Сеге, это небо и земля. С голосом, и графика, — Нюта придала голосу весомость.

— Какой у тебя там персонаж любимый? — спросила Шура.

— Лю Кэн.

— Горро! — отозвался Курт.

— У меня Соня, — сказала Шура.

— Сонья, — значимо поправила Нюта.

— А, ну да.

Проход в подземелье был уже достаточным, чтобы туда проникнуть ползком, но Курт продолжил его расширять, пока не смог на карачках засунуться внутрь и так же выйти обратно.

— Вперед идет коридор, — объявил он, — И судя по виду это древняя пещера, типа лаврский. Прямоугольное сечение в лёссе.

— Что такой лёсс? — спросила Нюта.

— Такой суглинок. Я собираюсь сейчас пройти до конца. Ты со мной?

— Ну да.

— А ты? — обратился к Шуре.

— А я не стрёме. Должен же кто-то будет вызвать скорую помощь или каких-то спасателей, если вас там завалит.

И они ушли на четвереньках в ту нору, сначала Курт, потом Нюта, и Шура спросила их:

— Вы там живы? Всё в порядке?

— Да, — глухо отозвалась Нюта, — Тут очень низкий потолок, но дальше вроде выше, хотя я за Куртом ни черта не вижу. Я вижу только его задницу.

— Я не виноват, — еще глуше сказал Курт.

— Мы полезли вперед, — сказала Нюта.

— Хорошо! — Шура разогнулась, потом присела рядом со входом.

Глава 32

Были сомнения, да. По дороге сюда Шура зашла в рок-шоп на Володарского. Просто встала пораньше.

— Кто рано встает, тому бог дает, — заметил человек строгий, в темном одеянии. Неведомо кто.

И сюда, на Соломенку, она добралась от цирка через вокзал, и всё пешком через Батыеву гору, как-то раз с Нютой так ходила, дорогу запомнила. Еще сходя лестничкой в рок-шопе со второго этажа поставила в плейер кассету. Плейер висел на поясе и был полон сил от свежезаряженных аккумуляторов.

Главное, когда продавец поставил ей эту кассету в свой «Маяк» за прилавком, Шура где-то на задворках души понимала, что собирается покупать фуфло, но другая кассета, которую ей включили, была еще хуже, а от обложек на стеллажах рябило в глазах. С обложен улыбались скелеты,