Преподобный Брим отправился смачивать святой водой головку младенца, а Барнаби продолжил свой путь к жилищу Дженнингса. Дом доктора оказался небольшим, но очень красивым двухэтажным строением из золотистого камня с довольно безобразной пристройкой из шлакобетонных блоков, где помещалась приемная.

Миссис Дженнингс провела старшего инспектора в уютную гостиную и удалилась заваривать кофе. Время ожидания Барнаби коротал, бродя по комнате и с удовольствием рассматривая книги на полках и семейные фотографии. Просто удачные кадры и школьные снимки в золоченых овалах на тяжелых коричневых подставках. Два мальчика и девочка. Люди средних лет и старики. Девушка лет восемнадцати с пухлым младенцем на руках, оба хохочут. Отец семейства с бакенбардами, напоминающими бараньи отбивные…

— Большое у вас семейство, миссис Дженнингс, — заметил Барнаби, направляясь к ней, чтобы помочь. Поднос выглядел довольно тяжелым.

— Иногда мне хочется, чтобы они все от меня отстали, — созналась Эвис. — Конечно, не насовсем. И не надолго. Хотя бы на какое-то время.

— От меня вот отстали, — проговорил старший инспектор. — И я бы этого не пожелал никому.

— У мужчин все иначе, — сказала она, препарируя бисквитный пирог устрашающим ножом с длинным волнообразным лезвием, как у малайского криса.

— Пожалуйста, не трудитесь, это не для меня…

— Я только хотела сказать, что их присутствие так стесняет. — Она разлила кофе из пузатого кофейника, предварительно раздвинув набор кофейных столиков, совершенно одинаковых, но различающихся размерами и задвигаемых друг в друга для экономии пространства. — Взять хотя бы вас, — увлеченно развивая тему, продолжала она, — что бы вы почувствовали, если бы гнались за преступником по шоссе и упустили его, потому что вам пришлось выпутывать своего отпрыска из футбольной сетки?

— Такое случается нечасто, — ответил Барнаби и, поблагодарив за кофе, сознался: — Вообще-то, никогда.

— Вот именно! — Она поставила перед ним тарелку с пирогом, рядом положила серебряную вилочку и прелестную крахмальную салфетку. — Я славлюсь своими бисквитами с заварным кремом шифон. Этот бисквит — кофейный. Попробуйте!.. Ну как?

Барнаби решил, что один кусочек ему не повредит. В конце концов, этого требует элементарная учтивость. Не обязательно же съедать все до конца.

Он крупно просчитался. Это была пища богов. Подцепив на вилку второй, солидный кусок, он проглотил его и расплылся в блаженной улыбке. Он улыбался этой женщине, вовлекшей его в разговор с какой-то бесхитростной, почти бесцеремонной откровенностью. Ведь есть же люди, которым не приходит в голову, что искренность кого-то может шокировать. Эвис Дженнингс и миссис Молфри явно принадлежали к их числу. Возможно, они были местной разновидностью, уникальной принадлежностью Фосетт-Грин, весьма удобной для детектива, ведущего следствие.

— Итак, — сказала миссис Дженнингс, делая большой глоток кофе, — это все из-за Алана?

— Мы также расследуем исчезновение миссис Холлингсворт.

— Да?

— Вы хорошо ее знали?

— Можно сказать, не знала вообще. Одно время она посещала «Женский институт», затем училась колокольному звону. Иногда мы болтали.

— О чем?

— Да ни о чем, в сущности.

Барнаби события не торопил. Это было несложно, ибо кремовая прослойка таяла во рту. Смесь горького шоколада, миндаля, жженого сахара и чуть-чуть апельсиновой воды. Изумительно!

— Она рассказывала о своей жизни до замужества? — спросил инспектор, спохватываясь и доставая блокнот с ручкой.

— Очень немного. Похоже, она нигде не задерживалась надолго. Знаете, как это бывает: берешься за одно, потом за другое, а перспективы — ноль.

— Где же все-таки она работала?

— В цветочном магазине, например. После окончила курсы косметологов, была демонстратором миксеров… — Эвис нахмурила брови, припоминая. — Еще работала какое-то время на телевидении и кассиром в клубе. Насчет последнего она особо не распространялась. Подозреваю, что клуб был не очень-то престижный. Где-нибудь в Сохо. Знаете, блестки, перья и грустные старички в жилетах.

— Так это было где-то в Лондоне?

— Я так поняла, что да.

Эвис попыталась вспомнить еще что-нибудь, но без успеха. Старший инспектор спросил, не знает ли она, с кем из местных Симона была особенно дружна.

В ответ Эвис покачала головой:

— Симона не из тех, кто любит обмениваться женскими секретами. В прежние времена таких, как она, называли мужепоклонницами. — Последнее слово было произнесено с явной иронией. — Возможно, Саре Лоусон она рассказывала больше, Симона какое-то время посещала ее занятия.

«Это может оказаться полезным», — подумал Барнаби, и тут звякнул звонок.

— Последний пациент ушел, — объяснила Эвис. — Пойдемте, инспектор, я вас провожу.

Доктор Дженнингс, мывший руки, приветливо улыбнулся через плечо. В комнате стоял запах мыла и антисептика. Доктор сделал жест, приглашая Барнаби сесть на стул сбоку от широкого, заваленного бумагами стола.

— Не люблю, когда между мной и пациентом много дерева, — сказал, садясь, доктор. — Это привносит некоторое отчуждение. Превращает меня в сверхавторитетную фигуру.

Старший инспектор (по примеру, как он подозревал, большинства людей) хотел бы видеть в своем лечащем враче человека сверхавторитетного. В медицине, во всяком случае.

Дженнингс крутанул свое мягкое, обитое кожей кресло, и мужчины оказались друг против друга, колени их едва не соприкасались. Барнаби чуть-чуть изменил положение, с тем чтобы перед глазами не маячил плакат «Здоровая женщина», на котором расписывались хворости, свойственные сугубо женскому полу.

— Кажется, в списке ваших пациентов числились оба Холлингсворта, он и она.

— Совершенно верно.

— Должен вам сообщить, что Холлингсворт умер от передозировки наркотического препарата.

— Вот оно что. Значит, слухи были не пустыми. А они, скажу я вам, звучали дико.

— Как я понял, вы совсем недавно наведались к Холлингсворту по просьбе констебля Перро.

— Да, в понедельник, после часа. Колотил в дверь, но безрезультатно. Что он принял?

— Галоперидол. Вы когда-нибудь выписывали одному из супругов лекарство, его содержащее?

— Да, выписывал. — Дженнингс подтащил к себе большую коричневую папку со словами: — Я специально ее достал, когда вы позвонили. — Он вытащил толстую пачку листков: — Так вот, миссис Холлингсворт — ее мужа я не встречал вообще — пришла ко мне пару месяцев назад.

— А точнее?

— Могу и точнее, если это важно. Девятого марта. Жаловалась на бессонницу. Я не из тех, кто снабжает таблетками по первому требованию, инспектор. За сравнительно невинными симптомами, которые описывает пациент, может скрываться серьезное заболевание. Поэтому я задал ей пару вопросов. И тут вдруг — хотя я отнюдь не давил на нее — она пришла в сильное волнение. Призналась, что чувствует себя одинокой, несчастной, скучает по Лондону.